Владимир Байков - Как выживали в «лихие девяностые»

Ведь нередко переводят по подстрочнику, особенно стихи. А вот легкость оперирования идиоматикой родного языка, выбор точной тональности идиоматических конструкций, попадание  “в резонанс” с оригиналом —  это и есть главное в искусстве перевода.  Нора Галь в своей знаменитой книге писала, что это счастье, что Хемингуэй пришел к русскому читателю в переводах кашкинской школы переводчиков. (Иван Кашкин — переводчик, литературовед, теоретик художественного перевода, поэт.)

* * *

И вот, наконец, перевод романа, что мне заказал кооператив по продаже меховых изделий, был закончен.  Я созвонился, договорился о встрече, а по дороге накупил в киоске газет тех же самых наименований, что  приносил при заключении договора. За эти полтора месяца цены их возросли, страшно сказать, в целых ЧЕТЫРЕ раза! И я должен был соответственно получить сумму, в четыре раза превышающую ту, что была намечена всего шесть недель назад.

Шеф кооператива  все еще лежал в Мечниковской, а встретил меня его помощник. Встретил  поначалу приветливо. Взял у меня два экземпляра рукописи перевода, предложил: “Чай или кофе?”  Это-то меня более всего и насторожило. Не подмешали бы туда чего-нибудь. А потом скажут: “Мы вам все деньги отдали, просто вы их, наверное, по дороге потеряли”.  Но еще больше  меня пугала возможность отсрочки оплаты. Мол, учитывая такую неожиданно крупную сумму, давайте оплатим ее частями. Сейчас столько-то, а остальное чуть позже. То есть уже никогда.

Я потянулся к портфелю, вынул газеты и молча положил перед помощником. Он моментально отреагировал:

— Я в курсе. Вы — везунчик!

— Так и остальные цены тоже ведь вверх потянулись... — начал я.

— Да, но не так шустро. Вон наши манто остались почти в той же цене.

— Так еще не сезон, — оптимистично успокаивал  я его, — еще же осень. Вот придут морозы, и зима настанет...

— Соловей петь песни скоро перестанет, — сразу продолжил он.

— Так с моей стороны все сделано. Теперь ваш ход, маэстро.

— Вы знаете, я должен с шефом переговорить. Съезжу к нему в больницу.

Я тут же потянулся за рукописью, но он меня опередил:

— А это я ему завезу. Пусть на досуге почитает.

— Хорошо, — уже начиная терять надежду, вяло согласился я.

Дома меня уже все ждали. Соскучились сильно.

— Папа, ну что? — с робкой улыбкой спросила дочка.

— А... ничего! — заменил я на ходу поневоле вырывавшийся ненормативный ответ.

* * *

Еще в школьные годы моей давней мечтой по мере изучения английского было поговорить с живым иностранцем. Не просто с хорошей учительницей иностранного языка, которая интуитивно сможет понять  не только любое  доморощенное  произношение, но и неправильное словоупотребление, которая знает и чувствует русский язык  и настроена поэтому на ту же “языковую волну”, что и я, а хотелось поговорить именно с носителем языка.

Ведь в чем состоит самый распространенный “прокол” новичков? Они почему-то уверены, что многообразие значений любого русского слова должно точно совпадать с многообразием значений соответствующего иностранного слова.

Возьмем, к примеру, слово “переносить”.  Ему соответствует множество значений: переносить можно предметы с места на место, переносить можно время собрания, переносить можно слова с одной строки на другую, переносить дело в суд, перенести столицу в другой город, переносить можно и операцию, и страдания,  а можно кого-то на дух не переносить и т. д. Так вот практически каждому из приведенных значений и в английском, и в немецком языках  соответствует свой отдельный глагол, отличный от других. А новичок берет, скажем, одно значение этого глагола и сует во все места, будучи уверен в полном соответствии иностранного языка русскому. Я уж тут не говорю о русской идиоматике! 

Поэтому мне и хотелось проверить себя на иностранцах. Случай представился на дне рождения девушки моего приятеля. Работала она в салоне для новобрачных на Суворовском проспекте, где раз в жизни молодежи предоставлялась возможность купить, что они хотят: импортную одежду и обувь, дефицитные продукты. Так что девушка была заметная и свой день рождения устроила на крыше “Европейской”.  Иностранцев там было полно, но наших обслуживали за рубли. Выпив за столом за здоровье новорожденной и за процветание советской торговли, я начал оглядываться на соседние столики. Через столик от нас сидела пожилая американская пара. Несколько раз мы встретились с ними взглядами и приветственно подняли бокалы. Наконец я осмелел, встал и подошел к их столику. Объяснил, что учу английский уже лет десять, но ни разу не говорил на нем с людьми, для которых он является родным. Они пригласили меня за столик. Разговор пошел вначале о показанном у нас широким экраном первом настоящем американском вестерне — “Великолепная семерка” (The magnificent seven) с Юлом Бриннером в главной роли. От них я впервые и услышал, что Юл Бриннер — русский, играл Алешу Карамазова, выступает с  цыганскими романсами. Мы беседовали минут двадцать, и я все понимал, что они говорили,  и они понимали мою речь! Это для меня было целым открытием, что меня понимают иностранцы.

* * *

Всякий раз, когда вспоминают начало перестройки, то как-то забывают одну деталь. В перестройку появилась возможность беспрепятственного копирования любых материалов. Помню, еще в восьмидесятые годы нашего ответственного за копировальный аппарат “Эра” поперли с работы, а заодно и из партии за то, что он за деньги делал  копии двух “ужасных” книг: “Закат иудейской религии” и “Техника секса”.  А в девяностые ксероксы, правда, еще не стояли на каждом углу, но во многих организациях они уже появились. И первое, что многие на них стали копировать, — это учебники английского языка, сделанные ТАМ. У меня появились издания Кембриджского и Оксфордского университетов, да еще и с кассетами. Очень были популярны также  курсы “How to survive in the USA”, “Streamline”, различные учебники делового английского. Позже появились и видеокурсы — и английского, и немецкого.  Уже в первые годы перестройки к нам стали приезжать из Англии и Америки преподаватели — носители языка.

Как-то раз мы с приятелем, перейдя Аничков мост, свернули с Невского на Фонтанку, и он предложил мне перекусить в буфете Дома дружбы. Полное его название было “Дом дружбы и мира с народами зарубежных стран”.

— Только иди мимо дежурного посмелее. Ничего не спрашивай и не оглядывайся, — предупредил меня он.

Мы прошли в буфет. Там было полно аппетитных закусок. И еще одна особенность: в помещении буфета почти не было мужчин. Полностью свободных столиков не оказалось. Проходя уже с полным подносом, мы услышали, как двое девушек перебрасываются между собой  английскими фразами.