Моисей Радовский - Фарадей

В этих строках нет никакого преувеличения. Путешествие, предположительно рассчитанное на три года, действительно должно было составить эпоху в жизни Фарадея. Оно, как отмечают некоторые биографы, стало для него своеобразным университетом. Вынужденный с детских лет работать по найму Фарадей разделял участь многих пролетариев, отчужденных от живой природы, проводивших дни и годы между своим жилищем и мастерской и не видавших мира дальше пределов своего города. Не удивительно поэтому, например, восхищение Фарадея при виде горного ландшафта, что он и отразил в письме Абботу: «Для меня, прожившего все свои сознательные дни в Лондоне, в городе, окруженном плоской зеленой равниной, холм казался горой, камень — скалой. Я имел только отвлеченное понятие об этих вещах».

Внимательный глаз Фарадея везде находил что-нибудь новое; он с любопытством рассматривает и ландшафты, и животных, и людей. Впрочем, люди вызывают у него иногда удивление иного порядка. Его, жителя Лондона, города самых резких социальных контрастов, тем не менее глубоко поражала ужасная нищета, которую он увидел во Франции, истощенной наполеоновскими войнами. «Никогда, — писал он, — до этого я не видел столь жалких существ».

Путешествие с Дэви открыло перед Фарадеем новый мир. Посещая крупнейшие и культурнейшие города Европы, он не упускал случая ознакомиться с их достопримечательностями.

Не менее важное значение имела и другая сторона путешествия. Молодому начинающему ученому представилась возможность познакомиться с рядом европейских знаменитостей. Благодаря исключительно важным открытиям Дэви в области химии и электричества, доставившим ему мировую славу, он был всегда принят в научных кругах. Во время путешествия Дэви виделся с известными учеными Франции, Швейцарии, Италии: одни из них делали ему визиты, других он посетил сам.

Фарадей всегда присутствовал при этих свиданиях. Он имел возможность слышать, как крупнейшие светила европейской науки развивали свои взгляды на тот или иной вопрос. Здесь же обсуждались важнейшие открытия, оспаривались и защищались теоретические обобщения того времени, многие из которых явились знаменательной вехой в истории дальнейшего развития естественных наук. Очарованный развертывающимися перед ним грандиозными проблемами и перспективами науки, юный ассистент тщательно заносит свои впечатления в дневник; даже малозначащие подробности обращают на себя его внимание.

Среди записей Фарадея находится, например, следующая заметка: «Пятница, 17 июня 1814 года, Милан. Сегодня я видел Вольта, который пришел к Дэви. Это крепкий пожилой господин; носит красную ленту. В обращении с людьми держит себя очень непринужденно».

Уже в то время молодой ассистент Дэви обратил на себя внимание многих ученых глубокими познаниями в области естественных наук, а также личными качествами. Позже известный французский химик Дюма, в произнесенной на общем собрании Академии наук речи, посвященной жизни и творчеству Фарадея, отметил, что Фарадей, «еще задолго до того как достиг известности, приобрел, благодаря скромности, любезности и уму, многочисленных преданных друзей в Париже, Женеве и Монпелье. Среди них можно прежде всего назвать Делярива, выдающегося химика, отца знаменитого физика. Дружба, которою, несмотря на мою молодость, удостоил меня Фарадей, немало способствовала тому, что я крепко к нему привязался. В последующие годы мы с наслаждением вспоминали, что наша дружба возникла под защитой любящего и готового всегда притти на помощь естествоиспытателя, о котором справедливо можно было сказать, что он является живым примером того, что наука не охлаждает сердечной теплоты. Также и в Монпелье, у гостеприимного очага Берарда, который работал вместе с Шапталем, нашим старейшим членом-корреспондентом, Фарадей оставил после себя приятное воспоминание и наилучшие чувства, которых его шеф никогда не мог бы вызвать. Дэви мы удивлялись, Фарадея мы любили».

Как уже было сказано, Дэви предпринял свое путешествие с научными целями. Разрабатываемые им вопросы подвергались обсуждению в беседах с виднейшими европейскими химиками. Во многих городах Дэви произвел ряд весьма сложных опытов. Фарадей, помогая ему во всех его начинаниях, имел, таким образом, возможность «расширить свои знания по химии и другим областям науки», как писал он Абботу.

Но путешествие с Дэви имело и теневую сторону. Оно было омрачено для Фарадея тяжелыми переживаниями. Перед самым от'ездом из Лондона слуга Дэви отказался сопровождать его, и, не имея возможности в короткий срок найти подходящего человека, Дэви обратился к Фарадею с просьбой временно, до прибытия в Париж, взять на себя также обязанности эконома. Не желая расстраивать поездку, Фарадей согласился. Ни в Париже, ни в других городах не удалось подыскать соответствующего слугу. Дэви не очень огорчался этим. И постепенно наряду с функциями эконома Фарадею пришлось выполнять роль лакея.

Выходец из трудовых слоев населения, — Дэви привык к самообслуживанию и не очень обременял Фарадея. Но жена Дэви (она была замужем за ним вторым браком) — важная и очень состоятельная дама — повидимому считала роль лакея при ее особе не менее почетным званием, чем роль ассистента при знаменитом ученом, каким был ее муж. Видя, что Фарадея оскорбляют возложенные на него обязанности, она старалась на каждом шагу показать свое превосходство и всячески его унизить. Мало-по-малу путешествие, сыгравшее столь важную роль в общем развитии Фарадея, из источника не доступных ему ранее удовольствий стало превращаться в источник мучительных обид и глубоких потрясений.

Все близко знавшие Фарадея отмечали, что исключительной чертой его характера была кротость. Но ближе всех знавший его Джон Тин даль говорил: «Под этой кротостью… кипел вулкан». Фарадей был вспыльчив, но умел себя сдерживать, и только это качество позволило ему довести до конца столь полезное для него путешествие и вернуться попрежнему в Королевский институт.

Время, проведенное с семьей Дэви, относится к самым мрачным дням в жизни Фарадея. Каким бы скрытным и скромным он ни был («я поистине стыжусь, — писал он Абботу, — так часто говорить о собственных делах»), — письма, относящиеся к этому периоду, несмотря на исключительную сдержанность, свидетельствуют о том, что их автор действительно находился в самом тяжелом душевном состоянии, граничившем с отчаянием.

Столкновения с леди Дэви были настолько чувствительны и ее желание властвовать было настолько сильно, что только этим можно об'яснить содержание следующего письма.

«Увы, каково было мое безумие — покинуть, родину и всех любивших меня, кого любил и я сам! И на время, не определенное по своей продолжительности, но несомненно длительное, обещающее, быть может, протянуться вечность! В чем состоят хваленые преимущества, при этом получаемые? Знание? — Да, знание, но какое? Знание света, людей, обычаев, книг и языков — все это вещи сами по себе ценные, но которые, как показывает каждый день, проституируются в самых низменных целях. Увы, как унизительно быть ученым, когда это ставит нас на один уровень с плутами и негодяями! Как отвратительно, когда это служит только для показа хитросплетений и обмана вокруг! Можно ли это сравнить с добродетелью и целостностью тех, кто, поучившись у одной природы, проводят жизнь довольные, счастливые, с незапятнанной честью, с чистыми помыслами, в борьбе за то, чтобы делать добро и избегать зла, творя другим то, что хотели бы сами получать от них».