Владимир Мельник - Гончаров

Далеко был Симбирск от Петербурга и глаз русского императора, поволжский городок жил своей особенной жизнью, выставив в каждом квартале, на крутых приволжских холмах, по огромному храму. Тихо, со скрытой силой, словно волжские воды, катилась провинциальная жизнь. Но и она порою принимала в себя бурливые волны столичного движения. Так устроена жизнь, что всё в ней невидимыми нитями связано. Император Александр I по-своему вошёл в жизнь будущего писателя — и не только тем, что при нём расцвели таланты Карамзина, прямого предшественника Гончарова, а главное — его кумира — Пушкина… В эпоху Александра в России широко распространились масонские ложи, и многие знаменитые масоны проживали именно в Симбирске. Среди них был и Николай Трегубов[17], заменивший Гончарову отца ещё в детстве. В 1822 году Александр I запретил деятельность тайных обществ и масонских лож. Но об этом речь впереди. Вернёмся к 1812 году.

Назвали Гончарова в честь святого Иоанна Предтечи, день памяти которого отмечается 7 июня, — Иваном. Уже в конце жизни в одном из писем к великому князю Константину Константиновичу Романову он писал: «Иоанн Креститель — и мой патрон». Крещение состоялось через неделю после рождения младенца — 11 июня. Крестным отцом был надворный советник и кавалер Николай Николаевич Трегубов, которому суждено будет сыграть немалую роль в судьбе писателя. Крестной матерью стала некто Дарья Михайловна Косолапова, купеческая вдова. К сожалению, о крестной матери Гончарова нам ничего не известно. Пока не совсем ясно, в какой церкви был крещен Иван Гончаров. Возможно, это была буквально примыкающая к дому Гончаровых церковь во имя Святой Живоначальной Троицы.

Впрочем, известно, что свидетельство о крещении выдано, по своей надобности, лишь через десять лет: 16 мая 1822 года.

Ходили слухи о возможной принадлежности Гончаровых к старообрядцам. Один из первых биографов писателя М. Ф. Суперанский имел возможность пользоваться еще устными преданиями Симбирска. В одной из своих работ он написал об отце Гончарова: «О нем сохранилось известие, что он был «человек ненормальный, меланхолик, часто заговаривался, был очень благочестив и слыл «старовером»».[18] К сожалению, нет точных сведений, был ли на самом деле Александр Иванович Гончаров (1754–1819) «старовером». Впрочем, в этом не было бы ничего удивительного: как известно, в Поволжье традиционно было много старообрядцев. Когда на Соборе 1666–1667 годов был поднят вопрос о создании новой, Симбирской епархии, необходимость в ней обосновывалась «остатками язычества среди самих русских и особенно быстрым распространением раскола».[19] Во всяком случае, еще в середине XIX века, 1854 году, старообрядцам была передана в Симбирске Успенская церковь.[20]

Может быть, мысль о старообрядчестве не лишена оснований. Ведь и публикаторы семейного «Летописца» Гончаровых склонны поддерживать версию о старообрядчестве семьи Гончаровых: «В летописце в период Алексея Михайловича появляются записи о знамениях. Их количество постепенно в семейной части увеличивается. Отмечена и частая смена царской власти конца XVII — первой половины XVIII века. И это еще одно дополнительное свидетельство в пользу версии о старообрядчестве Гончаровых… Старообрядцы сопоставляли эсхатологические сюжеты с современными им событиями и делали вывод о том, что последние времена наступили, поскольку исполнились предсказания о конце света».[21] Впоследствии впечатления от «Летописца» вошли в произведения Гончарова. В «Сне Обломова» писатель упоминает, что обломовцы весьма падки на чудеса и знамения: «А то вдруг явятся знамения небесные, огненные столпы да шары…» Это текстуально прямо перекликается с «Летописцем», где находим такой отрывок: «В тех же временах многое было знамение на небеси очень часто… Того ж году ноября 17-м числа знамение было на небеси огненные луни и столбы»[22]. Гончаровская семейная книга с ее особенной духовно-нравственной атмосферой сыграла несомненную роль при описании психологии обломовцев в «Сне Обломова». Собственно, «Летописец» воспроизводил атмосферу не только семьи Гончаровых, но и всего поволжского городка.

Возникает вопрос: как же старообрядец крестил своих детей в обычной новой церкви? Всё дело в том, что в практической жизни очень часто границы новой и старой веры были весьма подвижны. Известно, например, что в своем учении старообрядцы, и, в частности, поповцы, отвергали общение с никонианами. Однако на практике это не только допускалось, но и было широко распространённым явлением. Границы раскола были нечёткими и весьма подвижными. Зачастую старообрядцы и никониане посещали один храм и принимали требы у одного священника. Напомним о том, что писал этнограф и автор Толкового словаря живого великорусского языка Владимир Иванович Даль, отмечая положение старообрядцев в Поволжье в своей служебной записке о расколе: «По всей Волге церковные расколы составляют весьма важную стихию черной стороны общественного быта. Расколы вообще у нас двойного направления: северные толки поповщины и беспоповщины в сущности все основаны на отрицании всего, что признается ими нововведениями, со времен царей и Никона; тут церковные и гражданские отношения в понятиях перепутаны безразлично и, сопротивляясь этому, противятся и другому. Обрядливость, строгое исполнение внешности, в глазах этих людей составляет сущность обязанностей, а затем, всяк может жить, как хочется, делать, что хочется, потому что, не согрешив, не покаешься, а не покаявшись, не спасешься. Нет греха, которого нельзя было бы замолить, если только стоять на молитве по закону, выпустив рубаху, опустив опояску ниже пупка и крестясь двуперстным сложением.

Южные расколы другого направления: созерцательного, искаженно духовного; это духоборцы, хлысты, молоканы, христовщина, скопцы, субботники, словом, так называемые ереси. Они не утверждают, что следуют старине, а отвергают вовсе учение нашей церкви.

Заволжские уезды Нижегородской губернии населены почти одними раскольниками, и притом северных толков, большею частью поповщины; в средних уездах много этих же раскольников, но есть и беспоповщина; в южных уездах господствует в народе, и даже в мордовском населении, созерцательная наклонность, сближающая его с тамбовскими хлыстами и христовщиной. Даже в чисто православных семьях большинство ходит на исповедь, но не бывает у святого причастия, называя себя недостойным; а обеты девства встречаются во множестве, равно и обычай строить отдельно от селения кельи, целый келейный ряд для этих отшельниц.