Владимир Исаков - Мятеж против Ельцина

Обсуждалась в основном повестка дня. При этом столкнулись два подхода: официальные организаторы съезда — правительство и президиум Верховного Совета РСФСР — видели съезд как чисто «организационное» мероприятие: собрались, избрали Верховный Совет, председателя Верховного Совета, правительство — и разъехались до следующего съезда. Никаких широких дискуссий они не хотели и не закладывали в свой вариант повестки дня.

Депутаты, представлявшие демократически настроенную интеллигенцию, напротив, предполагали заслушать и обсудить отчет правительства, дать ему оценку, провести широкую дискуссию об экономическом и политическом положении в республике, мерах по выходу из кризисной ситуации и только после этого — подойти к решению кадровых вопросов. Соответственно, они совершенно иначе выстраивали свой вариант повестки.

На подготовительном совещании этот конфликт так и не разрешили. Единственное, чего удалось добиться — вопрос о приведении Конституции РСФСР в соответствие с Конституцией СССР был записан в более широкой формулировке: «Об изменении Конституции РСФСР». Противоречие впоследствии разрешила сама жизнь: в ходе голосования на съезде была принята за основу повестка, предложенная «демократическим» меньшинством.

Уже на подготовительном совещании ярко засверкали будущие политические «звезды» — С. Бабурин, Г. Саенко, М. Астафьев, М. Челноков… Одной из ярких фигур на этих встречах был и С. Шахрай. Он активно участвовал в обсуждении повестки, механизма формирования Верховного Совета, поправок к Конституции, подготовил проект регламента. В аналитической записке «Каким быть первому Съезду народных депутатов РСФСР?», распространенной среди депутатов, С. Шахрай писал:

«В руках Председателя Верховного Совета в полном соответствии с действующей Конституцией РСФСР сконцентрируется огромная власть. Он единолично будет определять кандидатуры на все высшие должности в республике… В условиях отсутствия реальной многопартийной системы, независимой прессы, элементарной правовой культуры столь значительное сосредоточение власти в руках одного человека недопустимо».

Кто бы мог подумать, что именно Шахрай станет впоследствии самым яростным сторонником усиления единоличной власти Председателя Верховного Совета и Президента РСФСР?

Первый Съезд народных депутатов РСФСР открылся в Большом кремлевском дворце — втором по величине зале Кремля, в котором традиционно проводились торжественные заседания и сессии Верховного Совета РСФСР. Рассчитанный на парадные заседания, этот вытянутый в длину зал совершенно не подходил для практической работы: из последних рядов не видно президиума, правда, из президиума тоже не видно, чем заняты в последних рядах. Шесть микрофонов, установленных по требованию депутатов в проходах, время от времени превращали съезд в бурный неорганизованный митинг.

По действовавшей в то время Конституции первое заседание съезда открыл и вел председатель Центральной избирательной комиссии. Эта тяжкая доля выпала на долю Василия Ивановича Казакова. Растерянный и распаренный, с непроизвольной судорогой на лице, он пытался править бушующим депутатским морем. Ох, тяжела ты, доля парламентского спикера, не каждому ты по плечу!

На съезде я сидел в составе свердловской делегации практически рядом с Ельциным и с интересом наблюдал за своим знаменитым соседом. Ельцин тогда активно эксплуатировал тему борьбы с номенклатурными привилегиями и потому приезжал в Кремль на видавшем виды серебристом «Москвиче», принадлежавшем его зятю. На заседаниях он сидел молча — тщательно причесанный, в безупречно отглаженном костюме, благоухающий дорогим одеколоном — и почти неподвижно, не меняя позы. Сначала я принял это за высшую степень дипломатической вышколенности, но, задав два-три вопроса, убедился, что Ельцин не вслушивался в то, что говорилось с трибуны. Кипящая вокруг жизнь мало занимала его мысли…

Первой внушительной победой Ельцина и его сторонников на съезде стало включение в повестку дня вопроса о государственном суверенитете РСФСР. Я относился к этой проблеме двояко: понимал, что в ней выразились и обрели юридическую форму идеи переустройства союзной Федерации на новых демократических началах, преодоления консерватизма и бюрократизма, справедливости, эффективной экономической реформы. В идее «суверенитета» материализовались мечты и надежды общества, освобождающегося от остатков и пережитков тоталитарной системы.

Но, с другой стороны, сверлила мысль: можно представить себе суверенитет и независимость Литвы, Грузии или Молдавии. Выйдет одна их них, да хотя бы и все вместе, — Союз сохранится. Но что же будет, если из Союза выйдет Россия? От Союза ничего не останется. Весь мир объединяется, интегрируется, а мы — начнем делиться? Поэтому — успокаивал я себя — идея «суверенитета» — просто политический лозунг, средство давления на союзный центр с целью добиться большей самостоятельности России. До реального выхода из Союза дело не дойдет…

С официальным докладом о суверенитете России выступил председатель президиума Верховного Совета В. И. Воротников. Не хотелось бы походя, в двух-трех словах, давать оценку этому человеку. Из воспоминаний современников, мемуарной литературы, вырисовывается образ крупного государственного деятеля, человека убежденного, принципиального и честного. Но в описываемый период мы застали уже излет его политической карьеры.

Доклад Воротникова был построен по принципу «Да, но…» С одной стороны, признавались потеря инициативы, глубокие деформации во взаимоотношениях России с другими республиками и с союзным руководством. Но, с другой стороны, «необходимо укреплять Союз», «дать отпор тем, кто пытается его ослабить». Через весь доклад Воротникова шла интонация жалостливого оправдания: «Иногда мы боролись за интересы России. Это нередко трактовалось как посягательство на единство, на весь сложный баланс межреспубликанских отношений и отношений республик с центром. Как же вам помогать, не раз убеждали нас, когда чуть отколи у Российской Федерации — и все другие довольны, а вам дай — сразу же недовольство со всех сторон: обделили! Так вот и жали на нашу, с позволения сказать, сознательность…»

Согласитесь, трудно рассчитывать, что такой доклад вызовет сочувствие. Добавьте к этому устарелую риторику конца 50-х годов, стандартные речевые обороты цековских речеписцев, избегавших не только свежей мысли, но и свежего слова — и станет понятным, почему доклад Воротникова произвел скорее негативное впечатление.