Эмма Вильдкамп - Любовница фюрера

Когда Лени закончила, она с победной улыбкой подбежала к наставнице. У нее не было сомнений в том, что фрау Гримм ею довольна. Женщина стояла, скрестив руки, и по ее горделивому взгляду трудно было определить, что же она думает.

– Да, я должна сказать, что танцевала ты отменно, Хелена.

Лени облегченно выдохнула.

– Но это же сцена! Ты ведь никогда не танцевала на сцене! Волноваться нельзя ни на мгновение – публика сразу это почувствует! И потом – у тебя ведь нет костюмов!

– О, фрау Гримм, разрешите мне взять костюмы из вашей гардеробной! Там их целая комната! Обязательно найдется что-нибудь подходящее! А волноваться я не буду, если только совсем чуть-чуть! Я станцую лучше всех, вот увидите!

– Ну что же, попробуй. Даю тебе карт-бланш, – наставница резко повернулась на каблуках и удалилась. Звуки ее шагов гулко отскакивали от стен коридора.

Лени неподвижно стояла на своем месте и невидящим взглядом смотрела вслед уходящей наставнице. В ее голове пульсировала только одна мысль – она будет танцевать на сцене! Через несколько минут она вернулась из своих грез на землю и стала думать, как же сделать так, чтобы о выступлении не узнал отец. «Ах, все утрясется!» – отмахнулась она тут же от тяжелых мыслей и побежала домой, спеша обрадовать известием мать. В руках она держала охапку выбранных ею танцевальных костюмов – нужно было еще раз все примерить и подогнать точно по фигуре.

Наступил день концерта. Родители Лени в этот день отправились по случайному стечению обстоятельств к друзьям на игру в скат. Все устроилось так чудесно, что на выступлении должен был присутствовать только брат Гейнц. В зале уже собрались многочисленные родные и друзья учениц школы Гримм-Райтер. Лени немного трясло, но не от волнения, а от нетерпения – она стояла за кулисами, гордая и счастливая с чувством, что вот, наконец, сбывается ее мечта! Когда подали знак выходить на сцену, она с достоинством поплыла под музыку, словно делала это всегда. Номера были короткие, но девушка выложилась по полной. Кружась в танце, она ничего не видела вокруг и даже не слышала музыки, двигаясь по сцене по какому-то наитию. Только после того, как раздались оглушительные аплодисменты, она, опьяненная счастьем, немного протрезвела. Отовсюду неслось: «Бис! Бис! Браво!». Лени выдержала паузу и повторила последний номер. Теперь она точно знала, что весь мир будет у ее ног!

Скандал пришел оттуда, откуда его совсем не ждали – знакомый Альфреда Рифеншталя оказался на концерте в зале Блютнера среди публики. Естественно, как только он с ним встретился, то не преминул поздравить со столь талантливой дочерью. Реакция отца была предсказуемой и страшной – он тут же нанял адвоката по разводным делам. Как и всегда, мать, будучи ее сообщницей, тоже попала под раздачу. Лени не могла видеть ее страдания и унижения. Часами плача по ночам в своей комнате, она приняла решение отказаться от своей мечты о сцене. Лени считала, что не вправе делать несчастными маму и брата – ставить под удар жизнь всей семьи. Отец все это время хранил молчание, игнорируя ее присутствие – он часто так делал, когда-то что-то было не по его. Наконец, не выдержав гнетущей тишины, она заговорила с ним сама, умоляя забрать заявление о разводе и дав клятву, что никогда больше не выйдет на сцену.

– Поедешь в Тале, это в Гарце. Там пансион. Решение окончательное и обсуждению не подлежит.

Слова Альфреда Рифеншталя оглушили Лени. Она с ужасом представила, как будет страдать в этом живописном захолустье, вдали от всего и всех. Ее вдруг пронзила ужасная боль в правом боку, она не могла сделать вдох и разогнуться. Схватившись за ребра, Лени с трудом доползла до кушетки и легла. Новый приступ боли заставил ее прижать коленки к подбородку. Несколько минут она стонала, затем впала в забытье. Приступы продолжались несколько дней – желчными коликами Лени страдала уже несколько лет. Видя физические страдания дочери, еще более усугублявшиеся духовными страданиями из-за отказа от сцены, отец тоже страдал, но решил стоять на своем – нет, он не позволит собственной дочери стать одной из этих падших и развратных созданий! Когда Лени в страхе от перспективы быть запертой в пансионе дрожащим голосом со слезами на глазах сообщила отцу, что желает учиться живописи, он несколько смягчился. Уже на следующий день его стараниями Лени была записана на приемный экзамен в Государственную школу прикладного искусства на Принц-Альбрехтштрассе. Конечно, Лени совсем не о том мечтала. Глядя на толпу пришедших поступать вместе с ней, она без энтузиазма прошла в класс. Задание состояло из нескольких рисунков обнаженной натуры, портрета и рисунка на свободную тему. Имея еще со школы отличную оценку по рисованию, Лени без труда прошла испытание. Кроме нее, только один человек справился с экзаменом. Однако никакой радости от того, что ее приняли, девушка не испытывала. Она с тяжелым сердцем ежедневно ходила на уроки, даже не подозревая, какой еще более неприятный сюрприз готовит ей отец. Уже весной 16-летняя Лени оказалась в ненавистном ей пансионе, заботливо выбранном Альфредом Рифеншталем из вороха рекламных проспектов. В заведение «Ломанн» в Тале отец сдал ее директрисе со словами: «Прошу отнестись к моей дочери со всей строгостью. Видите ли, она приехала сюда, чтобы избавиться от глупых фантазий и стремлений стать актрисой. Думаю, здесь она забудет об этом, и Вы, фройляйн Ломанн, всеми силами будете способствовать этому». Лени была не единственной девушкой в Германии, мечтающей стать актрисой, и желанию которой препятствовали родные. Уже скоро Лени свела дружбу со своей соседкой по комнате Гелой Грюэль, дочерью сенатора, сосланной в пансион с той же целью – навсегда забыть о сцене. Впрочем, в заведении, как и в других ему подобных, достаточное время отводилось театру – девушки сами ставили пьесы и сами в них играли. Лени, конечно же, сразу стала звездой – ей все равно было в кого перевоплощаться: в горбунью ли в «Крысолове из Гаммельна», в Фауста в «Сошествии в ад доктора Фауста» или в главную героиню в «Прекрасной Галатее». Кроме того, каждое воскресенье воспитанницам разрешалось ходить в городской театр под открытым небом – там ставился в основном классический репертуар вроде Шиллеровских «Разбойников», «Минну» Лессинга или Гетевского «Фауста». Для Лени и Гелы эти походы были самым желанным, что удерживало их в пансионе. О сцене девушки не только не забыли, но, наоборот, каждое представление с еще большей силой распаляло в них желание стать актрисами. Лени взяла с собой в пансион балетки – она не собиралась терять форму из-за отцовской дури, поэтому ежедневно, с 5 утра до 8, занималась в своей комнате, стараясь, чтобы об этом никто не знал, кроме Гелы. Между тем, день окончания обучения приближался, и девушка вскоре должна была решить, что она будет делать дальше. Все, что она хотела в жизни – танцевать. Ее не прельщали научные исследования, хотя она проявляла живой интерес и к химии, и к астрономии, и к философии, однако смысл для нее был только в танце. Постепенно в ее голове созрел хитроумный план, и она отправила родителям письмо: