Василий Молоков - Родное небо

Нам все же удалось благополучно проскочить передовые позиции. Правда, в крыльях появились пробоины, во я их потом залатал.

Надо сказать, что на задание, по сути, вылетал лишь один наш самолет. Летчики остальных двух машин явно саботировали, объясняя свое бездействие техническими неполадками. Поэтому большинство боевых вылетов в течение примерно двух месяцев пришлось на один наш экипаж.

Каждое утро Шлаттер точно минута в минуту появлялся у самолета, молча усаживался в кабину, и мы поднимались в воздух. Однажды после взлета мы долго крутились над аэродромом, ждали, когда к нам присоединятся остальные самолеты. Прошло минут двадцать, а в воздухе мы по-прежнему были одни. Другие машины бегали по воде, но не взлетали.

Докладываю Шлаттеру:

- Может не хватить бензина на обратный путь.

Вижу, он и сам это понял и повел машину по нашему обычному маршруту. Сбросили в расположение противника газеты, на корабли - бомбы. Когда же легли на обратный курс, мотор затарахтел и стал работать с перебоями. Едва перелетели линию фронта, как он совсем заглох. Так тихо вокруг стало, лишь расчалки крыльев тоненько пели на ветру.

Вижу, Шлаттер вроде бы делает мне знак головой. Понимаю это как приказ проверить мотор, а у летчика, как потом выяснилось, был нервный тик. Лезу на крыло - авось не сорвусь! Осматриваю мотор - благо он весь открытый стоял на раме. Приподнимаю крышку бензинового бака - пусто! Вот в чем причина. Шлаттер едва успел спланировать и посадить машину на реку. До базы километров пятьдесят. А самолет с заглохшим мотором стал неуправляем, и течение понесло нас к устью, где были белые. Очень волнуюсь за самолет: наткнется крылом на берег - поломается. К счастью, показался буксир. Машем, просим подойти, помочь. Не тут-то было. Буксир идет мимо. Нас приняли за беляков. Как остановить его? Хватаюсь за пулемет, даю очередь. Пули прошли близ кормы. Это заставило экипаж буксира присмотреться к нам повнимательней. Наконец признали своих. Подошли, бросили трос. Зацепили мы самолет тросом, и потянул нас буксир так до самой базы. Хорошо! Сидим сложа руки, отдыхаем.

Добрались мы благополучно, а на следующий день снова летали на выполнение задания.

Сначала я не очень доверял Шлаттеру. Ведь тогда многие офицеры переходили на сторону белых. Лечу, а в кармане наган нащупываю. Ну, думаю, если к англичанам перелетишь, тут же прикончу, хоть и сам погибну. А потом уважать его стал за дисциплину и деловитость, за то, что не последовал примеру тех двух летчиков, что отсиживались на реке.

Каждый день мы делали только один вылет на рассвете, когда интервенты еще спали. После девяти часов утра в воздухе появляться было опасно. Ведь против вражеских истребителей наш М-5 был практически беззащитен.

Но даже один полет приносил противнику много неприятностей. Убедительные слова наших листовок и газет открывали глаза солдатам оккупационных войск, призывали их к солидарности с трудящимися Советской страны. Немалый урон наносили врагам и наши бомбы. Конечно, в этом районе фронта мы были не одни. Боевые действия здесь вели и наши авиаотряды истребителей. Как нам рассказывали, одного из пилотов за его бесстрашие и дерзкие налеты интервенты прозвали Красным Чертом.

Я всегда старался как можно лучше подготовить самолет к полету. Присылаемое нам горючее - смесь эфира, спирта и толуола, именуемая "казанкой", - оставляло густой нагар, сильно загрязняло части мотора. Кроме того, эта смесь была так ядовита, что начисто съедала краску наружной обшивки самолета. Я весь день чистил мотор, восстанавливал краску.

Летом пришла к нам в отряд телеграмма из Управления морской авиации. В ней говорилось: "Выделить двух наиболее способных механиков на учебу в школу летчиков". Все вопросы у нас в отряде решало общее собрание. Начальник отряда сообщил собравшимся о распоряжении Управления и предложил выдвинуть кандидатуры. Вдруг поднимается Шлаттер и называет мою фамилию.

- Из Молокова летчик выйдет! - уверенно сказал он.

Поразился я. Не ожидал, чтобы офицер солдата рекомендовал, да еще в летчики. Ведь раньше эта профессия считалась привилегированной.

Собрание проголосовало за меня единогласно. С волнением я доказывал, что меня нельзя посылать, так как я малограмотный. Но товарищи убеждали, что из механика легче подготовить летчика, чем из не сведущего в технике человека. На том и порешили.

Очень не хотелось расставаться с отрядом. Но решение собрания было тогда законом. Ехал в Петроград растерянным, подавленным - я ведь никогда и не мыслил стать летчиком. Так и в Управлении заявил: "Зря вы меня берете". Но там спокойно и твердо мне объяснили: "Нам надо готовить новые кадры авиаторов из народа, которые будут верно служить молодому Советскому государству".

Через несколько дней я выехал к месту назначения - в Нижний Новгород, в школу морских летчиков.

Ступени к высоте

В тяжелое время пришлось мне учиться. Шел 1920 год. В стране - разруха, голод, еще идут бои на фронтах гражданской войны. А молодая Советская республика уже начала готовить кадры для отечественной авиации.

Школу морских летчиков перевели вскоре из Нижнего Новгорода в Самару. Обосновались мы на берегу Волги. Для жилья и учебы отвели нам небольшой двухэтажный дом. Баржа с крышей служила ангаром. Там размещалось наше хозяйство - четыре гидросамолета М-5. Обслуживающего персонала тогда не было. Все делали сами курсанты - мыли, красили самолеты, ремонтировали моторы, спускали машины на тележке в воду. Один самолет обслуживало шесть-семь курсантов.

День начинался с учебных полетов. Давно уж отслужившие свой срок машины, слабенькие моторы, часто отказывавшие в работе... Поэтому в воздухе мы находились, как правило, не больше десяти минут. Мешали неполадки: то цилиндр соскочит, то тросы перетрутся. Приходилось вытаскивать самолет из воды на баржу и целый день ремонтировать. В вечерние часы мы удили с баржи рыбу, чтобы хоть немного посытней сделать наш ужин. Иногда даже стерляди попадались. Но мне в рыбной ловле не везло. Так за день уставал, что засыпал с удочкой в руке, не дождавшись клева.

Питались мы скудно, мерзли в нетопленном помещении, но упорно одолевали все тринадцать предметов программы. Не легко было с моим-то образованием изучать теорию! Выручало лишь то, что ранее прошел основательную практику, будучи авиамехаником. Да еще математика давалась легко.

Признаюсь, вначале мне совсем не хотелось быть летчиком. Я больше любил возиться с машинами, очень интересовали меня моторы. Полеты казались мне слишком спокойным занятием. Не знал я тогда, какого сверхчеловеческого напряжения всех сил и способностей потребует от меня самолет!