Одиссея Тонино - Тонино Гуэрра
Во весь свой рост.
Над ними возвышался, как
Храм, по ногам ползли улитки вверх.
Вдруг руку щютянул
И поднял двух несчастных.
Что на него смотрели снизу.
И тут же съел, как семечки разгрыз.
Когда коты совсем осоловели от сна и растянулись на полу и на столе кухни, Ремоне берет их одного за другим и закрывает в своей спальне. После чего он высовывает руку из окна. Его ладонь полна крошек хлеба. Свободной рукой тянет на себя сальную занавеску и прячется за нею. Птицы не заставляют себя ждать, хватают на лету с ладони крошки. Редко, кто садится на его большой палец с кое-как отрезанным грубыми ножницами ногтем. Иногда он добавляет к крошкам и кусочки мяса для коршуна, который ворует цыплят.
Когда появляется коршун, почуяв мясо, воздух трепещет от взмахов его крыльев. Но птица тотчас же летит прочь, низко паря над землей, к самому краю долины.
Потом спросил оставшихся:
«Кто вы такие?»
«Мы — греки. — отвечал Улисс. —
Из Трои возвращаемся».
И ближе к нему вино подвинул.
«Тебе подарок привезли». — добавил.
«Как звать тебя?» — спросил Улисса.
«Никто». — последовал ответ.
«Таких имен не слышал, не бывает». —
Гигант воскликнул.
«Однако так меня все называют — Никто».
Циклоп вино в себя вливает.
Растягивается средь овец.
Но перед тем
Как погрузиться в сон, ответствует:
«И я хочу подарок сделать —
Тебя последним съем».
И сразу же огромный глаз закрылся.
Почти весь день Ремоне провел в поисках тряпья, которое люди, жившие здесь прежде, выбрасывали в канаву. В дождь и грозу вода, накопившаяся в листьях, ложками выплескивалась туда же.
Ремоне искал обрывки старой одежды, срывал оставшиеся пуговицы. Он их собирал. Нес домой и выкладывал в ряд на стенной полке в своей комнатке — специально отведенное для сна пространство под деревянной лестницей.
Она поднималась к потолку лишь для того, чтобы держать на своих ступеньках башмаки с комьями грязи, налипшими на них, ржавые консервные банки и кучу бумаги. Ремоне больше всего нравились чуть пожелтевшие костяные пуговицы, которые когда-то пришивали на нижнее белье.
В детстве мама давала ему в руки длинную нитку, по которой пускала бежать пуговичку, и так он проводил долгие часы.
В один прекрасный день Ремоне разорвал нитку и проглотил пуговичку.
От сонного дыхания Гиганта
Пещера сделалась шкатулкой музыкальной
И стонами наполнилась.
Улисс с товарищами тихо
Кол выстругал и заострил конец.
Углями костра кол выжгли. Ждали.
Храпел Гигант среди овец.
Как громом воздух сотрясая,
Раскачивались головы животных.
Когда он воздух выдыхал.
При вдохе весь дым костра.
Жуки и мухи внутрь влетали.
И подал знак Улисс,
И кол с концом горящим взял в руки.
Товарищи сумели его поднять
И поднести к лицу Циклопа.
Тогда Улисс повелевает
Толкнуть его так сильно, как умели.
Горящей палкою в глаз чудища попасть.
Чтоб ослепить!
Ожегся глаз и начал вытекать.
Вот уже несколько дней, как Ремоне собирал старые фотографии родственников. Некоторые из них так и остались стоять за стеклянными дверцами буфета.
Когда все еще жили вместе, фотографии были аккуратно разложены по ящикам домашней мебели. Целую ночь он рвал все эти фотографии. Лица, запечатленные на них, давно его раздражали. Он не желал ничьего общества. Ему хватало двенадцати котов, брошенных бедными обитателями соседних домов. Он спустился к ручью, где застыли каменные глыбы. И выбросил туда разорванную в клочья бумагу.
Ужаснейшие вопли Полифема
Всех оглушили.
И понеслись вон из пещеры
К ушам других циклопов,
Они бежали к проделанной дыре для входа.
Сейчас он был задвинут огромным камнем.
И спрашивали, в щели прокричав:
«Кто или что тебя обидело, боль причинило?»
«Никто!» — ответил Полифем.
«Никто!» — раз десять повторил.
Тогда Циклопы спокойно отошли.
Он поднялся на ноги,
Кол выдернул из глаза:
Кровь пролилась и увлажнила землю.
Когда Гигант ослеп и понял это,
Пал на колени плача,
И воззвал к Нептуну, своему отцу,
О помощи.
Потом поднялся и сдвинул камень,
Пещеру закрывавший.
Сам встал на место камня
И пропускал овец, но только по одной,
Проверив перед тем вокруг нее весь воздух,
Своим убийцам выход закрывая.
Улиссу равных не было
Ни в выдумке, ни в ловкости обмана.
Он привязать велел себя
Под брюхом у козла —
Так избежать хотел
Грозящей руки Циклопа.
Его примеру быстро последовали все.
Вон из пещеры — выбрались на волю,
Крича от радости бежали к лодке.
И потешались громко над Циклопом
Обманутым.
И Полифем пещеру покидает
Вслед голосам, идущим с моря,
Камней швыряет глыбы.
Они стеною вздымают волны перед лодкой.
И стаи рыб, поднятые водой, испуганно глядят оттуда.
Пошел дождь, и Ремоне помог всем кошкам зайти в дом. А сам остался на улице. И в детстве он так же мок под дождем. Ему было приятно чувствовать прохладу. стекавшую по коже. Вымокал с головы до ног. К счастью, горели одновременно четыре фонаря там, где раньше была площадь.
Возможно, мэрия Бадиа Тедальда по ошибке забыла о них. Ремоне нравилось двигаться в этом влажном свете. Он ходил, пока ему не начало казаться, что он должен что-то совершить, но не знал, что именно.
Дойдя до часовни, сложенной угольщиками. Ремоне принялся сразу же разбирать перекрытие из дерева и жести. Он аккуратно складывал все это: бревна по длине, а кровельные листы — один на другой. Наконец-то Ремоне открылся зеленый ковер пола из травы «Луиза». Он вырвал все до последней травинки. Уничтожив ковер, спустился к горному ручью и доверил сорванные листья травы водам.
Возвратился домой, разделся донага и запихнул всех кошек в мешки. После чего покинул навсегда и этот дом, и эти места.
К счастью, снег начал падать.
Сокрылось все в молочной пене.
В молчании свой страх похоронив под снегом.
