Возлюбленная террора - Татьяна Юрьевна Кравченко
Маруся почувствовала, как от жалости к бедной сиротке у нее самой начинает щипать в носу и слезы уже готовы политься из глаз. Она не удержалась, всхлипнула раз-другой, и не успела Юля закончить чтение, как Маруся громко и безутешно разрыдалась. Сестры бросились к ней.
С кухни прибежала испуганная Аннушка:
— Что случилось? Что с вами, мое золотко?
— Девочка… — сквозь слезы попыталась объяснить Маруся, — девочка…
И снова заплакала.
— Ее сказка расстроила, — серьезно сказала Юля. — В книжке у Андерсена девочка замерзла до смерти. Она была очень бедная, и ее никто не любил, кроме бабушки, а бабушка тоже умерла…
Услышав Юлины объяснения, Маруся совсем зашлась в плаче.
! — Ну что вы, барышня, — успокоительно зашептала Аннушка, прижав к груди золотистую Марусину головку, — что вы… Это ж в книжке все написано! Ничего этого и нет вовсе! Ну, успокойтесь, успокойтесь скорее, а то сейчас маменька услышит, прибежит и расстроится.
Упоминание о маменьке подействовало. Маруся совсем не хотела ее расстраивать, а потому героическим для пятилетнего ребенка усилием сдержала слезы.
Но и много позже, уже лежа в своей кроватке, она долго еще тихонько всхлипывала от жалости, вспоминая, как девочка из сказки просила бабушку взять ее к себе на небо.
Утром Маруся проснулась первой. Весь дом еще спал, — видно, гости вчера разошлись очень поздно. Осторожно, стараясь не потревожить сон сестер, она выбралась из кроватки и, босая, в одной рубашке, подбежала к окну. Подоконник был высоко, Марусиного роста хватало только на то, чтобы дотянуться до него подбородком. Тогда она вскарабкалась на высокий стул и уткнулась носом в стекло.
Несмотря на праздники, улица жила своей обычной жизнью. Мимо дома проехала телега с дровами, дворник Феофан расчищал у крыльца снег, нападавший за ночь. Из-за угла показалась маленькая щуплая фигурка. Худенькая девочка, закутанная в рваный платок, приблизилась к дому, нерешительно посмотрела на окна, а потом, вздохнув, побрела прочь. Маруся услышала, как Феофан окликнул ее:
— Чего тебе нужно, Настенка?
— Да думала, может, помочь чем, — зябко кутаясь, сказала девочка. — Может, на кухне или поручение какое будет. А пет, так, может, поесть что дадут ради праздника…
— Попозже загляни, — добродушно посоветовал Феофан, — может, и будет.
Девочка по виду была чуть старше Маруси, но Марусю никогда не отпустили бы на улицу без шубки и капора в такую погоду. «Ох, — подумала Маруся, — это же Настенка, та самая, дочка кучера Степана! Про нее еще кухарка сказала, что ей придется милостыньку просить!»
Настенка шла от дома Спиридоновых вверх по улице, и чем дальше она удалялась, тем больше наблюдавшей за ней Марусе казалось, что Настенка и есть та самая бедная девочка из вчерашней сказки. Не дойдя до конца улицы, Настенка, видно, передумала и повернула обратно. Вернувшись к их дому, она вошла во двор и присела на выступ у поленницы.
— Подожду чуток, — объяснила она Феофану. Потом вздохнула и добавила как-то по-старушечьи: — Чего без толку шляться…
«Если она будет так сидеть, — подумала Маруся, — она совсем замерзнет, как та сиротка». Ну уж нет! Нельзя допустить, чтобы Настенка тоже замерзла до смерти! Ведь у нее даже и спичек, чтобы погреться, нет!
Маруся слезла со стула, прошлепала обратно к кроватке и начала быстро одеваться. Натянув чулки, она уже хотела обуть новые ботиночки, подаренные родителями на Рождество, как вдруг остановилась, посмотрела на свою обновку и даже взяла в руки. Ботиночки были чудо как хороши и так славно пахли дорогой кожей. Внезапно ей в голову пришла одна идея. Решительно тряхнув головкой, Маруся отставила родительский подарок и достала из-под кроватки старые башмачки.
В этот момент в детскую вошла Аннушка. Увидев, как Маруся сосредоточенно напяливает платье задом наперед, она кинулась к своей любимице:
— А она уже и не спит, ласточка моя, а я-то пришла ее будить! Давайте помогу, пуговки на спине, вы сами не справитесь!
Когда с непослушным платьем было покончено и Аннушка стала будить Люду и Юлю, Маруся тихонько выскользнула из детской, прижимая к груди свои чудные новые ботиночки. Только бы Настенка никуда не ушла со двора!
После завтрака, прошедшего в некоторой спешке, девочек стали наряжать к предстоящему празднику. Детские елки у Спиридоновых всегда проходили шумно и весело, едва ли не веселее, чем «взрослые» гости первого дня Рождества. Даже старшая Женя еще совсем недавно не могла удержаться от того, чтобы не поучаствовать в елочных забавах.
Гости ожидались к полудню, но до этого предстояла еще масса всяких мелких хлопот. Аннушка торопливо заканчивала причесывать Люду, расправляя на ее макушке синий атласный бант, в топ новому Людиному платью, воздушно-голубому с мелкими синими цветочками. Юля терпеливо дожидалась своей очереди, держа в руках розовые ленточки для кос. Маруся, уже причесанная, в белом нарядном платьице, делавшем ее похожей на ангелочка с рождественской открытки, сидела в уголке и рассматривала картинки в новой книжке Андерсена.
Послышались стремительные легкие шаги, и в детскую вошла мать. Люда вырвалась из рук Аннушки и бросилась к ней навстречу:
— Мамочка, а миндальное пирожное сегодня будет?
Миндальное пирожное было любимым Людиным лакомством.
Александра Яковлевна перекрестила дочь и ласково обняла ее худенькие плечики:
— Будет, будет. Ну что, Аннушка, барышни готовы?
— Сей минут, матушка. Юлии Александровне осталось головку причесать.
Аннушка торопливо, но аккуратно расчесывала Юлины каштановые волосы.
— Мамочка, а можно мне сегодня косу крендельком уложить? — серьезно спросила Юля. — Чтобы было как у тебя.
— Нет, доченька, лучше не стоит, — так же серьезно, но пряча в глазах улыбку, ответила Александра Яковлевна. — Некрасиво, когда девочке делают прическу взрослой дамы. Ты же не хочешь, чтобы над тобой смеялись?
Юля вздохнула и ничего
