Возлюбленная террора - Татьяна Юрьевна Кравченко
А потом, оставшиеся два десятилетия своей нелегкой жизни, Мария Спиридонова уже тщетно попытается повернуть время вспять, вернуть то, что ей было дано от рождения и что она так безрассудно бросила, — как оказалось, не на святое дело, а в дьявольский костер.
Но время назад не бежит…
ТАМБОВСКАЯ ГИМНАЗИСТКА
КАК ПОМОЧЬ ДЕВОЧКЕ СО СПИЧКАМИ
Из метрической книги Уткинской Богородицкой церкви г. Тамбова за 1884 год.
Октябрь
Месяц и день рождения: 16
Месяц и день крещения: 17
Имена родившихся: Мария
Звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания:
Коллежский секретарь Александр Алексеевич Спиридонов и законная его жена Александра Яковлевна. Оба православные.
Рождество 1889 года в небольшом деревянном доме на Козловской улице города Тамбова, принадлежащем коллежскому секретарю Александру Алексеевичу Спиридонову, проходило по обычному ритуалу: елка, подарки, запах апельсинов, кутья и груда лакомств.
По обряду, на первый день приходили священники, пели «Рождество Твое, Христе Боже наш», их угощали окороком и наливками. Потом Александра Яковлевна Спиридонова и ее старшая дочь, Женя, которой недавно исполнилось уже двадцать три, принимали гостей, приезжавших с визитами.
Женя была невысока, худа и не очень хороша собой, в отличие от своей еще не старой и по-женски обаятельной матери. Вообще, среди четырех сестер Спиридоновых Жене, очевидно, досталась участь дурнушки. Хотя сестры ее еще были достаточно малы, но уже твердо обещали стать хорошенькими.
Особенно прелестна была любимица всех домашних, пятилетняя Маруся, — живая, подвижная как ртуть, со своевольно оттопыренной яркой нижней губкой и облачком светлых кудряшек, обрамлявших нежное детское личико.
Не только для Маруси, но и для других младших детей — девятилетней Юли и семилетней Людочки, оживленных и возбужденных в предвкушении детской елки, назначенной на второй день Рождества, гораздо привлекательнее парадных визитов в гостиной было то, что происходило на кухне.
Днем приходили колядовать ряженые со своими незатейливыми лакомствами: орехами, рожками, винными ягодами, и им взамен дарили платье, всякие ненужные вещи. Девочки пели вместе со всеми рождественские гимны и получали свою долю рожков и орехов, которыми тут же набивали рты. Няня Аннушка только укоризненно качала головой, но ради великого праздника нравоучениями не досаждала.
Вечером, позднее, пришли сослуживцы отца с женами, студенты и барышни — подруги Жени. Из гостиной слышались веселые голоса и смех, а потом заиграли на рояле: Гайдн, Моцарт, Шопен…
Младшим же девочкам накрыли стол в детской. А после ужина они сидели у камина, прислушиваясь к доносившимся легким звукам вальса, и Юля на правах старшей читала вслух из большой красивой книжки, подаренной мамой на Рождестве, — «Сказки», сочинения господина Андерсена. Было по-праздничному неспокойно и томительно, Юлин голосок журчал, как вода в ручейке по камешкам, размеренно и неторопливо. Сказка попалась длинная, о калошах счастья, и маленькой Марусе, утомившейся долгим слушанием, страшно захотелось съесть еще немного кутьи. Она тихонько вышла, чтобы не мешать чтению и длинным коридором пробралась на кухню.
Кухарка и няня Аннушка неторопливо чаевничали, позволив себе небольшой роздых в праздничной суете. Худенькую фигурку в дверях поначалу никто не заметил.
— Так что, Анна Филипповна, — степенно говорила кухарка, дуя на дымящийся в блюдечке янтарно-коричневыч чай, — тут Степану и расчет. А я когда еще говорила, не станет Тимофей Иваныч Собакин у себя в кучерах пьяницу горького держать, ох не станет. По-моему и вышло.
Аннушка сочувственно закивала, пытаясь изобразить на своем круглом веселом лице грусть и сожаление:
— Верно люди говорят: «Пришла беда, отворяй ворота». Как занемогла Аграфена, все у Степана пошло наперекосяк. А теперь вот остался сам без работы, да жена лежит — не встает, да дочка-малолетка…
— Да уж, Настенку жальче жалкого, — вздохнула кухарка. — Снег на дворе, а она в дырявых ботинках бегает да в кофте материной. Ручки-ножки как палочки, того гляди, ветром сдует…
Она еще повздыхала, громко отхлебнула из блюдечка и тут заметила Марусю:
— Чего вам, барышня?
Аннушка тоже увидела девочку и собралась было вскочить:
— Нужно что, Марья Александровна?
— Нет, я кутьи еще хотела, — смущенно сказала Маруся, — сиди, Аннушка, сиди. А о ком вы сейчас говорили?
— Да о дочке соседского кучера, о Настенке. Степана-то Тимофей Иваныч рассчитали, в запое Степан который день, так что придется теперь девчонке его идти милостыньку просить, горемычной… — начала было кухарка и осеклась, поймав предостерегающий Аннушкин взгляд.
— Вот, барышня, вам кутья, — Аннушка щедро положила кутью на тарелку, — да и идите в детскую… Юлия Александровна что, читает вам?
— Да, читает…
— Ну, вот и славно. — Аннушка ласково погладила девочку по голове и подтолкнула к дверям. — Вот и хорошо. Послушайте сказки, а я скоро приду и помогу вам спать лечь.
С полной тарелкой кутьи Маруся пробралась на свое место у камина. Юля строго взглянула на сестренку, но не прекратила чтения. Длинные «Калоши счастья» наконец закончились.
— Я тоже хочу кутьи! — еле дождавшись конца, крикнула Людочка и умчалась на кухню за своей порцией. Юля осуждающе пожала плечами, как большая:
— Если вы не будете слушать, то я и читать не буду.
— Будем, будем, миленькая! Читай! — Маруся ласково потянулась к сестре, ей совсем не хотелось обижать Юлю.
Вернулась Людочка:
— Аннушка говорит, что еще одну сказку прочтем — и пора спать.
Юля, очевидно гордая своим положением старшей, перелистнула страницу. Маруся украдкой вздохнула, приготовившись к очередной скучной истории, — она была еще слишком мала, чтобы понять всю прелесть рассказов Андерсена. Но следующая сказка неожиданно увлекла ее.
Это была история о девочке-сиротке, которая в рождественскую ночь стоит на улице одна-одинешенька и продает спички. Она заглядывает в окошки богатых
