Жизнь и творчество Р. Фраермана - Владимир Николаев
Сам Р. И. Фраерман ни о каких своих заслугах никогда не распространялся. Одна из дальневосточных газет опубликовала свидетельства об участии будущего писателя в создании первых комсомольских организаций в Николаевске-на-Амуре. Рувим Исаевич знал эту публикацию, она ему была прислана, но, насколько мне известно, не счел нужным ее как-либо прокомментировать. Известно — сам писатель это подтверждал, хотя в подробности и не вдавался, — что непосредственно перед назначением на пост комиссара партизанского отряда он редактировал газету местного военно-революционного штаба «Красный клич». Как долго он ее редактировал, каким образом был назначен на этот пост и что предшествовало этому — ничего этого мы не знаем, нигде в своих воспоминаниях писатель об этом не обмолвился.
Но и эти скупые сведения, как мне кажется, дают основания полагать, что к моменту назначения на пост комиссара партизанского отряда в штабе партизанских сил Р. И. Фраермана знали достаточно хорошо, считали его человеком, заслуживающим самого высокого доверия, которое он заработал, зарекомендовав себя с лучшей стороны на практической революционной работе.
О подробностях длительного похода, в котором на долю Р. И. Фраермана выпала ответственная роль комиссара, можно узнать из публикуемых в этой книге его «Воспоминаний».
Весной 1920 года в урочище Керби сосредоточились основные партизанские силы Приамурья, оставившие некоторое время назад сожженный дотла японскими интервентами деревянный, но достаточно богатый и процветающий город Николаевск-на-Амуре. Сюда же эвакуировалась и основная масса населения, уцелевшая после разорения города и стычек с японцами и анархистскими бандами, самым беспощадным образом расправлявшимися и с мирными жителями.
На протяжении всего долгого похода молодой комиссар дальневосточных партизан с каждым днем все внимательнее вглядывался в лица шагавших рядом бойцов, изучал их разнообразные характеры, повадки, манеру держать себя в трудные минуты и тогда, когда наступал долгожданный отдых, когда у таежного костра наконец удавалось вытянуть натруженное тело и расслабить каждый ноющий мускул, в томительные дни голода и в те счастливые часы, когда можно было насытиться. Возможно, тогда еще шагавшие рядом люди, товарищи по отряду, боевые друзья-партизаны и не казались молодому комиссару теми героями, которые потом поднимутся, полные жизни и яркой индивидуальной очерченности, со страниц его книг. При жизни Рувима Исаевича я как-то не догадался его спросить, приглядывался ли он тогда к своим боевым друзьям как к будущим литературным героям, а сейчас об этом уже не спросишь. И тем не менее наше гадание не беспочвенно. Ведь партизанским комиссаром стал молодой человек, который до этого писал и печатал стихи, был в душе поэтом и продолжал оставаться им. И несомненно, уже тогда в ком-то он угадывал будущих Ваську-гиляка, партизан Макарова, Боженкова, Кумалду, Лутузу, зорко высмотрел и прелестную таежную Никичен, Олешека, а Небываевым был сам; на всю жизнь запоминал краски и запахи тайги, чтобы напоить ими страницы своих книг. Тогда уже в зеленой дымке таежных зарослей впервые мелькнула тень дикой собаки Динго.
Сделать такое предположение у нас имеются вполне достаточные основания. В статье «… или Повесть о первой любви», рассказывая о том, как писалась «Дикая собака Динго...», Р. И. Фраерман вспоминает таежный поход партизан и признается: «Я узнал и полюбил всем сердцем и величественную красоту этого края, и ее бедные, угнетенные при царизме народы. Особенно я полюбил тунгусов, этих веселых, неутомимых охотников, которые в нужде и бедствиях сумели сохранить в чистоте свою душу, любили тайгу, знали ее законы и вечные законы дружбы человека с человеком.
Там-то я наблюдал много примеров дружбы тунгусских мальчиков-подростков с русскими девочками, примеры истинного рыцарства и преданности в дружбе и любви. Там я нашел своего Фильку».
Интересное и весьма ценное признание, из которого следует, что истоки замысла «Дикой собаки Динго...», возможно, относятся к 1920 году, а написана она будет лишь девятнадцать лет спустя. Так долго будет складываться и вызревать одно из центральных произведений писателя. И если даже несколько рискованно относить замысел главной повести к далеким годам, то бесспорно другое: приступив к работе над «Дикой собакой Динго...», писатель, как он сам свидетельствует, обращался к памятному походу, к наблюдениям, почерпнутым тогда. Бесспорно одно: будучи комиссаром партизанского отряда, человеком революции в тот далекий год, как, впрочем, и на всю жизнь, он останется человеком революции, выполняя свой революционный долг, делая все для выполнения боевого приказа, готовый отдать за это свою жизнь, он глядел на все окружающее глазами поэта. Возможно, поэт временно притих в нем, притаился, но он не мог не быть в нем. Вне всякого сомнения, вместе с партизанским комиссаром в седле по таежным тропам качалась и его добрая лирическая муза, подсказывая тихо, но настойчиво, что следует выбрать и отложить на долгие годы в копилке памяти из событий тех лет.
Комиссар и военрук партизанского отряда сразу после окончания изнурительно долгого похода явились к якутскому военкому и сделали подробный доклад о выполнении боевого задания, об обстановке на побережье Охотского моря. Военком выразил всему личному составу отряда благодарность от имени реввоенсовета республики.
Комиссару отряда приказано было на следующий день явиться для доклада в ревком, где решалась дальнейшая судьба отряда. И здесь действия партизан получили одобрение. Личному составу в добровольном порядке предоставлялась возможность или отправиться на Польский фронт, или остаться в родных местах. Почти все бойцы высказали желание ехать на фронт. Не позволили этого сделать лишь комиссару. Ревком назначил его на ответственную должность заместителя редактора газеты «Ленский коммунар». При этом в ревкоме учитывали, что у комиссара уже был кой-какой редакторский опыт, ведь еще в Керби он редактировал газету. Поэтому все его возражения были в приказном порядке отметены. Газетчики в ту пору в Якутске ценились дороже
