Жизнь и творчество Р. Фраермана - Владимир Николаев
Разумеется, с большим интересом я прочитал и появившуюся вскоре на страницах редактировавшейся А. А. Фадеевым «Красной нови» и «Дикую собаку Динго...», с опубликованием которой Р. Фраерман сделался не просто известным, а и по-настоящему знаменитым писателем, как были знамениты те, кого в свое время называли властителями дум молодого поколения. С тех пор я и принялся с повышенным интересом читать все, что мне попадалось из написанного этим писателем.
И вот теперь мне предстояло познакомиться со старым уже и маститым писателем лично. Знакомство это произошло как-то неожиданно легко и просто, я даже не могу теперь припомнить, как именно оно произошло, помню только, что познакомился я с Рувимом Исаевичем и Валентиной Сергеевной во время пребывания в Доме творчества в Переделкино.
Знакомство это быстро и естественно перешло в дружбу, я стал бывать в доме на Пушкинской улице, где всегда было необыкновенно хорошо. Очень скоро я начал замечать, если у меня что-то не ладится или в жизни наступает тягостная полоса, меня начинает неотвратимо тянуть в этот дом, к милым и мудрым старикам, которые всегда готовы приветить, а их сердечное и доброе участие способно привести в состояние душевного равновесия даже закоренелого меланхолика. Единственно, что смущало меня при этих посещениях, это напоминание о том, что я сижу за тем же столом, за которым в свое время собирались участники знаменитого «Конотопа», и как раз на том самом месте, где любил сиживать бритоголовый Аркадий Гайдар. При упоминании этого имени я начинал беспокойно ерзать, испытывая острое желание подняться и пересесть. В другой раз я норовил занять новое место, но на нем, как выяснилось, обычно усаживался сам Коста, так по-домашнему здесь звали Константина Георгиевича Паустовского.
— А тут место Васи Гроссмана, — указывал на стул рядом Рувим Исаевич.
— А здесь всегда сидел Андрей Платонов, — добавляла Валентина Сергеевна.
— А когда приезжал из Ленинграда Евгений Викторович Тарле, то стол отодвигали, и во главе его, спиной к стене, усаживался почтенный академик, — говоря это, Рувим Исаевич затаенно и радостно улыбается; видимо, очень много приятных воспоминаний связано с этим интереснейшим человеком.
И на этот раз мужа дополняет Валентина Сергеевна:
— Мы часто дивились, как этот занятый сверх головы, больной и старый человек в каждый свой приезд звонил чуть ли не с вокзала, непременно заходил, просиживал часами, а если попадал на «Конотоп», то коротал с нами время и до утра.
Александр Роскин обычно сидел за роялем в комнате Валентины Сергеевны, а Михаил Кольцов, живший по соседству, занимал место на диване в комнате Рувима Исаевича, двери которой не затворялись.
Словом, все в этой маленькой квартирке связано с людьми, чей след столь приметен в литературе и науке. Часто в рассказах милых хозяев дома все эти люди оживали настолько, что казалось, они вот только что вышли отсюда и скоро вернутся. Мысль об этом не раз повергала в трепет и смущение.
Но хозяева дома умели и эту неловкость притушить. Все быстро становилось на свои места, делалось легко и приятно, и хотелось подольше погостить в этом доме.
Р. И. Фраерман в одном из своих очерков о Гайдаре заметил: «Жизнь писателя — это его книги». В общем, это верно. Но довольно часто случается, что в книгах, созданных писателем, не умещается вся его жизнь, далеко не во всей полноте выражается его внутренний мир, за пределами написанного остается слишком много того, чем он жил, что имело немаловажное значение в его человеческой и творческой судьбе.
К. Г. Паустовский, знавший и любивший Р. И. Фраермана на протяжении сорока лет, писал о нем: «В его присутствии жизнь всегда оборачивалась к вам своей привлекательной стороной. Даже если бы Фраерман не написал ни одной книги, то одного общения с ним было бы достаточно, чтобы погрузиться в веселый и неспокойный мир его мыслей и образов, рассказов и увлечений».
Да, писатель был, несомненно, значительно шире и потому интереснее тех книг, которые он написал и которые по праву пользуются любовью самого широкого круга читателей. Вот почему и мне в предлагаемом очерке хочется говорить не только о его книгах, о вехах его творческой жизни, но и том, что этому сопутствовало, основываясь не на одних лишь публикациях и различных документах, но отчасти и на том, что мне довелось услышать и узнать за годы личного знакомства, и в особенности на основании того, что так бережно сохранила в своей памяти Валентина Сергеевна, самый близкий писателю человек с 1922 года, а до того жившая на Дальнем Востоке и именно в тех местах, где протекли столь важные для Р. И. Фраермана юные годы, когда он приобщился к революционной борьбе, сформировавшей его как гражданина и писателя.
* * *
Семья, в которой родился Р. Фраерман, была большая и бедная. Радостей мальчик видел очень мало. Несколько раз он вспоминал даже с некоторой гордостью, каким замечательным знатоком леса был его отец, занимавшийся мелкими подрядами. Кроме этого, отец занимался еще тем, что писал людям всякие ходатайства и прошения, был этаким бедняцким стряпчим. Впрочем, об этом писатель лишь мельком упоминал. Подробнее рассказывал он о другом.
Отец по своим делам часто разъезжал по лесничествам, по окрестным деревням и местечкам. Иногда он прихватывал с собой и сына. Вот эти-то поездки более всего и оказались памятны. Отец великолепно знал деревья, травы, птиц, зверей, мог увлекательно и точно рассказывать обо всем этом. Даже не углубляясь в чащу леса, а лишь проехав по опушке, он мог рассказать с достаточной точностью, какая часть тут больных деревьев, каков характер заболевания, сколько строевого леса в массиве, какое количество деловой древесины можно получить. Осмотрев ствол дерева, его комель и крону, он мог прочитать увлекательную лекцию о жизни дуба или березы. А как интересны были его рассказы о травах и цветах, о зверях и птицах, их жизни и повадках! О, эти поездки были своеобразным университетом познания природы. И не отсюда ли выросла та сильная любовь к природе, постоянное и не убывающее любование ее красотой и силой, тонкое чувство ее изящества, обнаруживаемое в каждой книге писателя?
В окрестных лесничествах и селах Могилевщины у отца было много друзей и знакомых, поэтому поездки длились по нескольку дней, а иногда и недель, с остановками в чужих домах. Перед
