Николай Кротов - Путь Геракла : история банкира Виктора Геращенко, рассказанная им Николаю Кротову

До 1 декабря 1945 года следовало или ратифицировать это соглашение, или не ратифицировать. Министр иностранных дел Вышинский написал соответствующую записку Молотову, что вот, мол, туда-сюда, добились хороших успехов, надо создать комиссию для рассмотрения целесообразности нашего участия в этих организациях, поставить во главе министра финансов товарища Зверева. Молотов синим карандашом, как тогда было принято, пишет на записке резолюцию: «Т. Вознесенскому[2]. Не можете ли Вы взяться за это дело и возглавить комиссию? В. Молотов 3. III». В таких случаях не отказываются, и Н. А. Вознесенский возглавил комиссию.

25 декабря 1945 года отец вместе со своим заместителем А. А. Арутюняном написал записку по данному вопросу, и вопрос рассматривался на президиуме Совнаркома. Вел заседание Молотов, как первый зампред.

Вознесенский выступал на заседании и сказал, что при вступлении в организации мы вынуждены будем предоставить много данных, характеризующих наше экономическое положение. Врать мы не могли, правду говорить было неудобно — из войны мы вышли с голой задницей. Поэтому, хотя членство дает определенные плюсы, нам лучше в МВФ и Международный банк реконструкции и развития не вступать. Так, молча, документ не ратифицировали.

Мы с Олегом Можайсковым искали материалы — слушался ли вопрос на Политбюро, но не нашли ничего. Вряд ли такой вопрос рассматривался без Сталина!

Кстати, нам также предлагали и в плане Маршалла участвовать, но Сталин сказал, что пусть получателями будут не Советский Союз в целом, а Украина и Белоруссия — тем более что они члены ООН. Однако нам сказали: нет, либо СССР, либо никто. Вопросы здесь чисто политические.

В процессе подготовки документов для вступления в МВФ в МИДе появилась необходимость в создании своего экономического отдела. В Госбанке, как я уже говорил, отец курировал управление иностранных операций. По предложению Молотова уже в сентябре 1944 года он возглавил новый отдел в МИДе, став членом коллегии министерства, чрезвычайным и полномочным посланником 2-го класса.

Кстати, интересно: сотрудники в Госбанке и Минфине носили зеленые мундиры. Такую форму в царской России имели мытари (служители налоговой службы и таможни). Вводилась форма по очень банальной причине — после войны людей надо было одеть. Хотели даже ввести эполеты, но оказалось это слишком дорогим делом.

У министра на кителе была одна большая звезда, у председателя Банка — четыре, а у отца — три звезды поменьше, как у генерал-полковника. Разница между ведомствами состояла в том, что в Минфине и Банке звезды были на лацканах, а в МИДе носили полноценные погоны.

Отцу полагалась повседневная серая папаха с кокардой и неведомым филиграном и парадная черная каракулевая. При нахождении за границей ему полагались также лакированные ботинки, смокинг, фрак и даже цилиндр. Но что-то я отца в таком обмундировании не помню.

К черной парадной форме с красивыми галунами и белыми лайковыми перчатками полагался кортик. Когда отец уходил из МИДа, кортик он сдал, несмотря на наши с братом уговоры оставить его на память. Объяснял он свой поступок просто: нежеланием платить за него 200 рублей, — но думаю, что в действительности боялся, что кортик, как выстреливающая на сцене театральная винтовка, проявит себя не должным образом в наших шаловливых детских руках.

С назначением произошел курьез: Молотов подписал приказ, в котором отец ошибочно был назван «Степанычем». Визу ставил замминистра, знаменитый Владимир Георгиевич Деканозов.

Вообще в МИДе тогда было много исторических и интересных личностей. В частности, отец рассказывал о том, как Максим Максимович Литвинов, в то время нарком по иностранным делам СССР, в марте 1938 года вернулся с процесса по делу правой оппозиции. По делу проходили А. И. Рыков, Н. И. Бухарин и М. П. Томский. Литвинов сказал своему близкому другу, дипломату Я. 3. Сурицу: «Это были не они!» Отец узнал об этом со слов Якова Захаровича, с которым у него сложились очень доверительные отношения. Литвинов дружил со многими осужденными и как министр сидел на процессе недалеко от их скамьи, думаю, поэтому его словам можно доверять.

В этот период отец начал учить английский язык, так как в институте он постигал немецкий. Помню, по воскресеньям собирал нас, малышню, в школу мы еще не ходили, и читал Джека Лондона на английском языке: «Зыс ин зэ…» — после чего переводил текст. Мы же, с трудом выдерживая его потуги (уровень у него был самый начальный), требовали сразу переводить и не пытать нас своим произношением. Хотя объективно мы оценить знания не могли, но, очевидно, интуитивно чувствовали непрофессионализм!

В дальнейшем отец при возможности старался работать с переводчиками. Хотя «виски, плиз» сказать мог!

В качестве руководителя отдела МИДа отец участвовал в Потсдамской конференции, (17 июля — 2 августа 1945 года) ставшей, возможно, важнейшей конференцией XX века (среди прочего, именно на ней Советскому Союзу был передан Кенигсберг). На память о Потсдаме у нас хранится фотография: Сталин, Трумэн и во втором ряду в зале заседания — отец.

В марте 1948 года председателем правления Госбанка стал Василий Федорович Попов. Укрепляя кадры, он попросил вернуть в лоно Госбанка отца, который и был назначен заместителем председателя правления и введен в состав правления банка. Отец согласился без особого желания — «что меня, как Фигаро, гоняют», тем более, в МИДе он за пять лет вполне освоился. Но постановление Совета Министров СССР от 17 апреля 1948 года, принятое по его вопросу, оспаривать было трудно. Тем более что оно было подписано председателем Совмина И. В. Сталиным.

10 ноября того же года приказом министра финансов СССР А. Н. Косыгиным В. С. Геращенко был утвержден первым заместителем председателя.

Следует заметить, что до этого при Якове Ильиче Голеве первым замом был Александр Константинович Коровушкин, ставший в 1953 году заместителем министра финансов СССР. В 1958 году он вернулся в Госбанк председателем. С ним был связан курьезный случай: в 1963 году он якобы подшофе позвонил Хрущеву, чтобы согласовать оперативное изменение кассового плана и выдать кому-то зарплату (как, помните, с трагическим результатом делал Соколов). Пожаловавшись, что нет Косыгина и он не может собрать необходимую комиссию, во время разговора Александр Константинович перепутал имя и отчество генсека, назвав его Сергеем Никитичем. Хрущев позвонил Брежневу, отвечавшему в ЦК за кадры, тот прислал к Коровушкину двух людей из соответствующего отдела ЦК КПСС, тело председателя было освидетельствовано, оно оказалось в дребедень. Вспомнили, что к тому же «виновный» во время визита во Францию без согласования с верхами заезжал с женой в Монако. В общем, глупостей накручено было предостаточно! Так по совокупности вины Коровушкин был уволен с занимаемой должности. Было ему 54 года, его карьера скатилась под откос.