Орест Высотский - Николай Гумилев глазами сына

Молодой офицер Викторов участвовал в Аустерлицком сражении, был тяжело ранен и вынесен на руках своим верным денщиком Павликом, который и привез барина в родовое имение Викторовку Старо-Оскольского уезда.

Оправившись от ранения, Яков Алексеевич не вернулся на службу, а остался в своем имении до самой смерти. Он рано овдовел и после замужества дочери жил со своими внучками — Агатой и Аней Львовыми. Старшая, Агата, вела домашнее хозяйство, а на обязанности Ани лежало чтение вслух газет, причем дедушка требовал, чтобы она читала честно — все, от доски до доски. Он имел хорошую пенсию, за которой раз в три месяца ездил в Старый Оскол. Иногда во двор усадьбы заезжали венгерцы в расшитых черными шнурами безрукавках и мягких сапогах, они продавали пряности, духи, пудру, даже браслеты, перстни и дорогие меха. Дедушка покупал все, что хотелось внучкам, и обязательно шелковой материи на «смертный» халатик для себя, причем выбирал самые яркие цвета, так как зрение у него было испорчено.

Мало-помалу он впал в детство, и когда его спрашивали, сколько ему лет, всегда отвечал: «Без двух девяносто», хотя было уже, вероятно, больше ста. Павлик, такой же старый, как и его барин, все время сидел в людской на печке, и когда зашедший туда Яков Алексеевич спрашивал: «А что, Павлик, какая нонче погода?» — неизменно отвечал: «Поземная поперла», хотя на дворе светило солнце.

Дожив до глубокой старости, Яков Алексеевич интересовался решительно всем, но особенно много думал о собственной смерти. У него было множество «смертных» халатов, которым время от времени он делал смотр, примерял на себя или посылал халатик в подарок соседу-покойнику, а то и больному. Гроб он тоже велел для себя сделать заранее и примерялся, удобно ли в нем будет лежать. Однажды ему захотелось услышать, как его станут отпевать, и он страшно обиделся, когда священник отказал ему в этом.

— Вот, — говорил он, всхлипывая, — до чего я дожил, и панихиду по мне не хотят петь.

Пришлось, чтобы его успокоить, отпеть умершего в это время одного из дворовых, тоже Якова. Отпевание было очень торжественное, со свечами и певчими, чувствительные бабы плакали в голос, и дедушка остался очень доволен.

После смерти Якова Алексеевича внучки продали доставшееся им в наследство имение, отложив деньги на будущие свадьбы.

Но возвратимся к рассказу об Иване Львовиче Львове. После военной службы он еще несколько лет служил в Москве директором какого-то училища, как о том сообщает А. С. Сверчкова, и вышел в отставку в чине коллежского асессора[3].

Был Иван Васильевич высокий, худощавый мужчина с тонкими чертами лица и слегка вьющимися волосами, по натуре очень добрый, но страшно вспыльчивый. Он мог раскричаться из-за пустяка, хлопнуть дверью, а через полчаса как ни в чем не бывало улыбаться и разговаривать. В семье со смехом вспоминали, как, собираясь в пасхальную ночь к заутрене в Градницы, он так горячился и торопил всех, что дочь Агата впопыхах надела новое платье наизнанку и обнаружила ошибку, только приехав в церковь. По вечерам, усевшись в мягкое кресло, любил Иван Васильевич вспоминать о былых походах и морских сражениях. В его кабинете по стенам висели карты с нанесенными на них пунктирами его походов, в шкафу стояли книги с лоциями морей и океанов, описанием боевых кораблей и дальних плаваний.

Как пишет Сверчкова, Ивана Львовича очень любили за его доброту и справедливость. Когда он скончался, крестьяне все восемь верст до Градницы несли гроб на руках, не позволяя поставить на катафалк.

После кончины мужа Юлия Яковлевна осталась хозяйкой имения. Она была тихая старушка, любила кутаться в большую шаль, вечерами, сидя у лампы, вязала из шерсти носки и варежки, по воскресеньям на паре лошадей ездила к обедне в Градницы. В доме, в людской, постоянно жили прохожие, нищие или просто богомольцы, идущие к святым местам. Хотя после отмены крепостного права вести хозяйство стало трудно — в некоторых усадьбах были волнения крестьян, даже поджоги, — но в Слепневе все обошлось спокойно. В 1880 году Юлия Яковлевна тихо скончалась.

У Львовых было пятеро детей: два сына и три дочери. Старший, Яков Иванович, родился в августе 1836 года, поступил в морской кадетский корпус, но из-за своего вспыльчивого, невоздержанного характера не мог перенести железную дисциплину и перешел в сухопутный корпус, окончив который, служил офицером в пехотном полку. Вскоре он вышел в отставку, женился, взяв за женой поместье, и занялся хозяйством. Был Яков Иванович умелый хозяин и добрый семьянин, он очень любил детей, но детей у них не было, и супруги взяли из приюта девочку, удочерили и впоследствии выдали замуж за железнодорожного служащего Македонского.

Второй сын, Лев Иванович, родился 11 февраля 1838 года, окончил, как и его отец, морской кадетский корпус и всю жизнь прослужил на флоте, много раз бывал в дальних плаваниях, командовал военными кораблями и вышел в отставку контр-адмиралом. Он был женат на Любови Владимировне Сохатской, но детей не имел. Адмирал часто болел, ездил лечиться то на Кавказ, то в Старую Руссу на грязи, жена и прислуга Аннушка старательно за ним ухаживали, но здоровье не поправлялось, и Лев Иванович умер в Старой Руссе. Тело его перевезли в Градницы и похоронили на родовом кладбище.

После смерти Льва Ивановича поместье перешло его сестрам, но хозяйничала в нем по-прежнему Любовь Владимировна. По семейным воспоминаниям, это была рачительная хозяйка и очень добрая женщина. Она всегда покупала в аптеке нужные лекарства и давала их всем заболевшим, которые к ней приходили, а нередко и сама шла в избу к больному. По праздникам из деревни на помещичий двор приходили крестьяне, и Любовь Владимировна всех одаривала подарками или деньгами.

Революционные настроения в России 1905 года, когда повсюду пылали помещичьи усадьбы, сказались и на Слепневе. Весной в престольный праздник Девятой пятницы в окрестные села наехала из Петербурга и Твери молодежь — студенты и семинаристы, которые принялись подбивать крестьян к погрому барских усадеб. Во двор Львовых явилась толпа подвыпивших парней. Любовь Владимировна вышла к ним, спрашивая, чего они хотят. Парни потребовали деньги на водку и, получив несколько рублей, ушли. А на рассвете один деревенский парень, сильно пьяный, залез в окно спальни с добытым откуда-то револьвером. Любовь Владимировна, знавшая юношу чуть не с пеленок, закричала: «Андрюша, сынок, что это ты задумал?!» Парень точно очнулся, бросил револьвер и выскочил, а барыня от потрясения упала в обморок. Когда на утро конная стража, вызванная управляющим, арестовала нескольких участников беспорядков, Любовь Владимировна поехала в Бежецк и просила отпустить задержанных.