«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего - Марина Алексеевна Самарина
Целебеево противопоставлено Западу и Востоку и с точки зрения веры, религии. Запад в изображении Белого – неверующий. Своей церкви в Гуголеве нет, а в целебеевском храме Тодрабе-Граабенов «никто никогда… не видывал» (52). Ни Катя, ни старая баронесса не ходят в церковь даже по праздникам: действие романа начинается в Троицын день, а на службу в село идет один Дарьяльский.
Лихов по существу также неверующий: достаточно вспомнить, что именно из Лихова приезжали в Целебеево «богомазы», которые в старинной целебеевской церкви «по примеру лиховского собора» вместо прежних «строгих, черных, темных ликов… веселых, улыбчивых святых (помоднее, с манерами) расписали». Более того, желая «сорвать на харчи с крутого лавочника» (51), «богомазы» нарисовали его лицо на одной из икон. А «Степана Иванова обработали… ловко под сицилизм: вольнодумцем стал Степан Иванов» (202).
Целебеевцы же охотно ходят в церковь. Более того, именно в Целебееве возникает «новая, голубиная вера». Рационально мыслящий Запад не соблазнить словами о «неизреченном», и потому сектантство не угрожает Западу: никто из Гуголева голубем не стал. В Лихове же с его по-восточному пассивным, безвольным населением секта быстро разрастается: «Занесли в город новую веру, и она пошла гулять по Лихову, как моровое поветрие» (93). В Лихове формируется особая группа (Сухоруков, Какуринский), имеющая воззрения, отличные от взглядов главы согласия Кудеярова: недаром говорится о «лиховской политической платформе», при разработке которой «собирались лесть насластить и сицилистам, и столяру…» (102). Сущность этих различий раскрывается в последней главе произведения, когда выясняется, что для Сухорукова «греха нет: ничаво нет – ни церквы, ни судящего на небеси» (370), для него «што курятина, што человеческое естество – плоть единая, непрекословная» (370). Он не признает ничего, что существовало бы дольше земной жизни, и это явно противоречит сущности кудеяровских деланий, целью которых было воплощение духа «в плоть человеков»[30].
Лихов Целебееву ближе: в городе можно встретить сельчан и из Лихова постоянно являются в село гости, тогда как «в баронессину усадьбу не всякий был вхож». Но в образе Целебеева есть и черты, сближающие село скорее с Гуголевым, чем с Лиховом. Таковы, например, пейзажные детали: в Целебееве есть пруд, в Гуголеве – озеро, а в Лихове только пыль да грязь. Между Целебеевым и Гуголевым – лес, в самой усадьбе – вековые дубы; а дорога в Лихов идет по полям, в самом Лихове деревья, причём исключительно плодовые, растут только в городском саду да у Еропегина. В Целебееве и Гуголеве – воздух цветной: синий (31 – село, 147 – Гуголево), золотой (34 – село, 143 – Гуголево), заря окрашивает и село (298), и усадьбу (191). В Лихове – всё серое, цвет появляется лишь в связи с кудеяровскими деланиями: поутру после радений в лиховской бане «голубое всё было, и небо, и воздух, и роса» (113).
Музыка также связывает Целебеево с Гуголевым и противопоставляет Лихову. В Целебееве музицирует попадья. Помимо исполняемого на гитаре по просьбе выпившего мужа «Персидского марша», по собственному желанию на стареньком пианино играет она вальс «Невозвратное время», и каждый из присутствующих, включая Дарьяльского, вспоминает о прошлом. В Гуголеве Катина игра на рояле на время возвращает невозвратное время баронессы: «Грянула где-то там рыдающая гамма звуков: это в доме Катя села за рояль… и встали тут аккордами старухины прожитые годы…» – и купца Еропегина. Последнему – единственному – музыка говорит и о будущем, предсказывая смерть, неизбежность исчезновения: «…грянула где-то там волна изрыдавшихся звуков… и мукомол вздрогнул: полна жизнь еропегинская… а куда всё слетит? Пролетит и он, Еропегин, в свою пустоту со своей полнотой жизни…». Лихов же немузыкален, а городской «хор трубачей», который «усердно ревел марши в воскресный день» в «градском увеселительном саду», в контекcте романа можно рассматривать как некое подобие семи ангелов, в трубы трубящих и тем самым, согласно Откровению Иоанна Богослова, возвещающих о конце света[31].
Вообще Лихов – место смерти Дарьяльского – потусторонний город: располагается за Мертвым Верхом «и будто бы за небом». Лихов кажется призрачным, миражным: «И к Лихову подходили путники, к Лихову, а Лихова не было и помина на горизонте, и сказать нельзя было, где Лихов; а он – был. Или и вовсе никакого Лихова не было, а так всё только казалось и притом пустое такое…» – и не принадлежит к «богоспасаемым» городам, т. е. лишен божественной защиты. Возможно, это город, который испытал на себе гнев божий: название его происходит от слова «лихо», т. е. зло.
* * *
Типичные представители Запада и Востока в романе – люди почтенного возраста, тогда как стариков среди целебеевцев нет. В описаниях Еропегина и баронессы не раз звучит мотив смерти: «Так сидели они и смотрели друг на друга – старик смотрел на старуху; сожженными казались оба трупами собственных жизней… души обоих равно были от жизни далеки» (165). И хотя конфликт между Востоком и Западом Белый решает в пользу последнего (Еропегин приезжает, грозя разорить баронессу, но восточной хитрости противостоит западная образованность: купцу приходится иметь дело с сенатором, баронессиным сыном, и Еропегин вынужден сдаться), да и западный образ жизни представляется более здоровым (и баронесса, и Еропегин – «трупы собственных жизней», но баронесса старше: её сын – ровесник Еропегина), будущего, по мнению писателя, не стоит искать ни на Западе, ни на Востоке: фамилия барона указывает на могилу[32], «детишки» Еропегина в Лихове не показываются.
Таким образом, несмотря на все существующие между ними различия, Восток и Запад, в понимании Белого, во многом похожи и в главном уступают России. «Серебряным голубем» вопрос о выборе между ними писатель снимает, говорит о необходимости отказаться от преимущественной ориентации на любое из этих начал и попытаться найти свой особый, российский путь. Эту задачу пытается решить герой романа Дарьяльский, поселяющийся в Целебееве.
Дарьяльский. Заря. Соловьев
Автор называет героя,
