Рассказы о дяде Гиляе - Екатерина Георгиевна Киселева
— Сдержить!
За путь от Костромы до Рыбинска положили три рубля, и сговор состоялся. Володю беспокоило отсутствие документов — из дома намеренно не взял ничего. Бродить по России лучше под чужим именем, мало ли что случится, у отца неприятности могут возникнуть — решил еще в Вологде и придумал себе имя — Алеша Иванов (отца звали Алексей Иванович).
Но бурлаки бумажками не интересовались, паспорта не спросили, им хватило имени, которым назвался.
В лямке провел около двадцати дней. И за этот короткий срок понял, чем сильна наука жизни. Никакие рассказы и книги не заменили бы ста пятидесяти верст бурлацкого пути по берегу Волги. Тянуть пришлось расшиву — большую крутобокую барку. Это был ее последний путь, в Рыбинске она шла на слом.
Тяжело приходилось в лямке. Болела грудь. Ныли от натуги будто свинцом налитые икры ног. К вечеру первого дня Гиляровский не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой. Растянувшись на песке рядом с новыми товарищами, глядя в темную синеву неба, мерцающую звездами, Володя мысленно благодарил ссыльных братьев Васильевых и книгу «Что делать?» Чернышевского — они привели к волжским бурлакам.
В артели, с которой шел Володя Гиляровский, были лямочники и случайные, нанятые на путину, и преодолевшие несколько путин, и был один, много лет бурлачивший на Волге. Все народ молчаливый, да и говорить некогда. В лямке идешь — не до того, а на «перемене» — дай скорее прилечь. Но случалось, что, отдохнув, нарушали молчание.
Володя не переставал дивиться чуду, которое называли Волгой, бесконечному разнообразию ее берегов. Еще в Вологде от ссыльных слышал Гиляровский, что во все времена Волга привлекала к себе человека. К ней тянулись люди со всех концов России, на Волгу — значило на свободу. И не случайно звали ее Волгой-матушкой, вкладывая в это слово самые прекрасные мечты, соединяя с понятием «матушка Россия».
— И откуда она такая? — спрашивал Володя бурлаков.
— Чудной! Тебе-то что, откудова? — скажут одни. Другие уточнят:
— Да так, вроде и ниоткудова. Болотце, из него ручеек, часовенка стоит рядом, журчит ручеек, журчит да и в Волгу оборачивается.
Третьи говорили:
— Ты вот что, не дивись ей здесь-то, в верховьях. Махни за Нижний, во где широта, приволье! Как иной раз погонит она, матушка, беляки свои, так продерет шкуру, только успевай оглядывайся, серчает, и сладу с ней нет, показывай тогда силушку, не прячь за пазухой, все одно выветрит. И не жаль! Силу из тебя выгонит, а душу чем-то нальет, словно вдох полной грудью возьмешь, легче на сердце, и нутро спокойней, да веселей станет… Вот она какая, Волга-то.
Гиляровский присматривался внимательно к тому, что встречалось на пути, к новой для него жизни.
Спали бурлаки на берегу, на песке. Редко у кого было что подстелить, а укрыться и вовсе нечем, разве что с расшивы привезут на лодке рогожи, рваный зипунишко скрутят, да под голову. Утром проснутся — холодно, дрожь с головы до пят пробирает.
Ели соленую судачину и ройку — густо сваренную кашу. Ройка была основной пищей бурлака. Ее готовили заранее, в большом чугунном котле, черном от копоти. Пшену на огне костра давали разбухнуть, а потом, быстро сняв кипящий котел, ставили его в Волгу, плотно закрыв крышкой. Охлажденный котел вынимали, резали ройку, накладывали в чашки и ели, запивая волжской водой — ройка больно суха.
Еще юшку ели. Это то же пшено, только отваренное жидко и сдобренное льняным черным маслом. Когда хлеб черствел, делали на ужин мурцовку. В большую артельную общую миску крошили хлеб, лук, сильно солили, заливали водой и ели деревянными ложками.
— А уха? — спрашивали дядю Гиляя, если рассказывал молодым о бурлаках. Отвечал кратко:
— Ни рыбу ловить, ни уху варить бурлакам некогда.
Лямочную жизнь Володе Гиляровскому помогали переносить веселый нрав и сила. Последняя на Волге ценилась и уважалась больше всего, она была в ту пору и рекомендацией, и порукой в завтрашнем дне, единственной надеждой и опорой во всех злоключениях.
Чуть пообвыкнув на «переменах», когда бурлаки отдыхали, Володя потешал их и себя: то колесом на руках пробежит по берегу, то двумя пальцами полтинник серебряный гнуть пирожком станет, если у кого найдется, что особенно нравилось бурлакам.
— Ну и силушка! — дивились они.
А то разведут костер, ярко хлещут огненные языки. Володя разбежится, будто готовясь перепрыгнуть, да у самого костра вдруг остановится и медленно пройдет сквозь пламя.
— Бешеный, как есть бешеный, — говорили бурлаки. Так и прозвали — Алеша Бешеный.
По вечерам, на привалах, особенно если из-за ветра раньше сбрасывали лямку, бурлаки иногда пели. Случалось, песня бурлацкая звучала и днем — в те редкие часы, когда помогал попутный ветер.
Иван-болван С колокольни упал, А дядя Фрол Трое лаптей сплел, Лапоточек потерял, Искал да искал, Да копеечку нашел, Колокольчик купил, Звонил да звонил, Колокольчик купил,
