Бухта половины Луны - Евгений Иванов
Ночная подсветка верхушки зачастую кодирует какое-нибудь событие.
По цветовой гамме, например, можно узнать какая из спортивных команд Нью-Йорка сегодня играет – гамма повторяет цвета эмблемы команды.
Когда умер Фрэнк Синатра, подсветка была выполнена в синих тонах в память о прозвище певца: «Мистер Голубые глаза». А когда умерла актриса Фэй Рэй, освещение вообще выключили на пятнадцать минут.
В каждом уважающем себя фильме-катастрофе несчастный Эмпайр плавят инопланетными лучами, раскурочивают метеоритами, сносят огромной волной или замораживают льдами. Но в умах жителей планеты Эмпайр прежде всего связан с большой уродливой и по-своему несчастной гориллой, которую всегда в конце фильма детям до рыданий жаль. Фэй Рэй как раз и была той красавицей, к которой Кинг-Конг так нежно прикипел. Именно с ней он взобрался в тридцать третьем году на шпиль башни и потерпел за любовь.
Пожалуй, самый удивительный фильм о башне довелось снять известному фрику Энди Уорхолу. В июле шестьдесят четвёртого, набив ноздри кокаином, он с друзьями заперся на сорок четвёртом этаже небоскрёба Таймс-билдинг. Они установили камеру и одним дублем без единой монтажной склейки в течение восьми часов снимали находящийся напротив Эмпайр.
Позже поклонники пытались делать короткие версии фильма, но автор категорически отказывался признавать такое надругательство над искусством. В полной версии все восемь часов камера неподвижна. В кадре не происходит практически ничего. Опускается ночь. Город зажигает огни. Время от времени в оконном стекле мелькает отражение Уорхола. Разок пролетает самолёт. Сорок лет спустя фильм был признан значимым культурным наследием и был помещён в каталог Библиотеки Конгресса.
Сам Уорхолл считал, что он снял: «Восьмичасовую эрекцию. Самый длинный порнофильм в истории человечества». Поклонники определяли смысл в усмешке автора над монотонной тягучестью современного города, над его обезличенностью.
Спустившись с обзорной площадки вниз и добравшись до Сорок второй улицы, я остановился у массивных дверей Публичной библиотеки.
Сорок вторая улица – главная магистраль Мидтауна. На востоке она начинается у Ист-Ривер и от здания ООН бежит мимо Фонда Форда к зданию Крайслера. Она тянется на запад мимо Центрального вокзала. Минует Публичную библиотеку на углу Пятой авеню. Пересекает Бродвей. Проходит мимо Музея Мадам Тюссо. Оставляет позади многочисленные отели, театры, козырьки мюзик-холлов, стрип-клубы, секс-шопы, порно-кинотеатры и упирается в Гудзон в районе 83-го пирса. Манхэттен – остров. Куда ни пойдёшь, придёшь к воде. В центре этого шёлкового пути сияет Таймс-сквер.
Раньше здесь находился главный офис газеты «Нью-Йорк Таймс». Офис перенесли в специально выстроенный небоскрёб – Таймс-билдинг, а название за местом так и прижилось. Теперь, это самая посещаемая площадь Нью-Йорка, символ города и туристический ориентир.
Стремясь поскорей здесь оказаться, потрясённые гости из Старого Света вместо обещанного сквера и старинной брусчатой пьяцца, каковой полагается быть на центральной площади любого уважающего себя города – обнаруживают лишь небольшой пешеходный участок, затёртый между высотками Бродвеея и Седьмой авеню. Клочки неба днём, свет реклам ночью.
«Владелец синего велосипеда в зелёной куртке, который выронил сложенную пополам бумажку под ноги брюнетки в чёрном свитере и скрылся – может забрать её в зале номер пять на втором этаже». Объявление на дубовой двери Публичной библиотеки держалось на честном слове и готово было вот-вот сорваться от ветра.
Мне удалось удержать его и внимательно перечитать.
Цвет велосипеда совпадал. Куртка тоже. Бумажек у меня по карманам вечно целый ворох, может, что-то и выпало. Определённо, на втором этаже меня ждала встреча с брюнеткой в чёрном свитере! Прищёлкнув байк к столбу, я отправился на поиски таинственной незнакомки.
На втором этаже в зале номер пять под сводами гигантского помещения средь стеллажей и ламп, за тяжёлыми столами с витиеватыми ножками, на старинных стульях восседало человек двести.
Из них, возможно, треть была брюнетками.
И какая-то часть была в чёрных свитерах.
Я решил занять выжидательную позицию и, устроившись в одном из глубоких кресел, раскрыл ноутбук. В залах старинной библиотеки витал информационно-насыщенный вай-фай.
Доставая из рюкзака адаптер, я выронил на пол переходник, который увлёк за собой провода, мышку, зарядное устройство и мелочь из кармашка. Серия гулких звуков заставила некоторых вздрогнуть. Мелочь звонко закатилась за кресло. Я, задержав дыхание, замер. Несколько брюнеток подняли очки и, смерив меня строгими взглядами, качнув головами, вернулись к своим ноутбукам.
Что ж, начало положено неплохое – мне уже удалось привлечь внимание! Обратить на себя взоры. Возможно, автор объявления была среди них. Впрочем, пока никаких доказательств на то не имелось. Книг, как я обратил внимание, ни у кого в библиотеке не было. Все просто пользовали бесплатный вай-фай в академической тишине, украдкой лопая пончики.
– Мертвецкая тишина! – раздалось вдруг негромко справа.
Я повернулся.
– Что может быть приятнее – нарушить благоговейную тишину. Заставить вздрогнуть фарисеев! – обратился ко мне из соседнего кресла мужчина с белым околышем на закрытом чёрной тканью горле.
– Не беспокойтесь за это, – пастор поднял переходник и, собрав мелочь, пересыпал её мне в ладонь, прижимая локтём к коленке свой ноутбук. – Так и Спаситель когда-то устроил сильный шум своим появлением.
Он откинулся на спинку и поводил пальцем по тачпэду.
– Мы не должны прозябать в тишине, – сообщил он, переходя на шёпот, потому что две блондинки и два русых шатена за соседним столом оторвали головы от экранов и посмотрели на нас ещё строже.
Брюнеток среди них не было.
– Тишина губительна, – сдавленно зашептал он снова.
Я успел заметить – одна из брюнеток в очках слева вроде была ничего.
– Нация, состоящая из овец, незамедлительно получает правителей, состоящих из волков. Знаете, кто сказал? – приглушённо вопросил он.
Я неопределённо помотал головой, рассеянно распихивая по рюкзаку провода и девайсы. Всё-таки та брюнетка в очках в чёрной роговой оправе слева, мне показалось, смотрела на меня дольше, чем остальные.
– Неважно! – поспешил он продолжить. – Знайте, даже если сюда заявятся пришельцы… И будь они хоть посланцами дьявола. Мы должны уметь сказать! – он горячо сжал кулак. – Подать голос. Услышать друг друга! – он обратил взор к люстрам, вскинув руку. – И да благословит нас Господь!
Вернув взгляд в нормальную плоскость, он уставился на блондинок рядом с шатенами. Спустя секунду, спохватившись, он захлопнул крышку ноутбука и поднялся. Вслед за ним весь зал вдруг зашумел. Захлопывая лэптопы, все потянулись к выходу. Ровно в пять в абонементных залах отрубается вай-фай, и всё закрывается до следующего утра. Распрощавшись со святым отцом, я принялся просачиваться сквозь толпу, пытаясь взглядом отыскать ту брюнетку в очках в чёрной роговой оправе.
Глава 5. Нью-Йорк. Чайна-таун
Утренняя прохладца щекотала тело.
В майке и шортах я выполз с рюкзачком из отеля, чтобы отстегнуть велик и продолжить исследования.
Байк провёл одинокую ночь на пустом тротуаре, прикованный к проржавленному фонарному столбу. Я присел у колеса, взяв в руки замок. Невдалеке в куче мусора что-то зашевелилось и показалась голова.
Со стороны Маленькой Италии на пригорок на перекрёстке въехал поблёскивающий хромом огромный мусоровоз. Солнце прошлось по металлическим поручням. Сдув пронзительным сигналом с пешеходного перехода мальчишку на скейте, исполин совершил манёвр, повернув в нашу сторону. Двое в перчатках и спецовках, ухватившись за поручни, повисли с двух сторон на закорках. Блестящие яркие нити затанцевали на лобовом стекле.
Голова в куче тряпья беспокойно зашевелилась. Меж коробок показалась пара ног.
Большой палец, торчащий из дыры красного вязаного носка, почесал свод голой стопы. На край контейнера, источавшего смрад, села ворона.
Миновав фонарный столб, мусоровоз, ухнув гидравликой, с шумом сел на амортизаторы рядом с переполненным контейнером.
Из коробок высунулась рука и поскребла худую лодыжку под джинсовой рваниной. Затем стала суетливо искать замызганный драный кроссовок.
Мусорщик спрыгнул с подножки возле плесневелых коробок и грязного спальника, в дыре которого уже обе ноги спешно пытались попасть в обувь.
