Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Лишь пройдя в след в след, с тем же попутным, боковым или встречным «ветром», там же споткнувшись и там же упав, так же поднявшись и так же претерпевая боль, с такой же помощью или, наоборот, перебарывая невзгоды и одиночество под ударами недругов, в те же дни и с тем же настроением, и в том же возрасте можно обрести право рассуждать и осуждать, правда, не забывая о своём (а имеешь ли ты сам право бросить камень)
Если убрать оскомину ужасности, налет некоторого романтизма и кажущейся свободы, то здесь можно разглядеть то, чего необходимо избегать, но главное — понять как! Именно на этом заострив внимание, позволю себе продолжить, в надежде, что делаю это не бесполезно для читателя…
…Когда-то я прочитал слова Пастернака, написанные им после посещения передовой и общения с солдатами, сержантами и офицерами, уже несколько месяцев бывшими в бессменной позиционной войне, сидевшими в окопах, в грязи, при постоянных перестрелках и смерти, ходившей рядом. В таком же положении приблизительно находились и мы — я и окружающие меня люди в 90-х годах. Разумеется, со скидкой на сегодняшний день, мирное положение государства, и акцентируя внимание лишь на психологическое состояние: чем дальше, тем больше перестают такие люди осознавать своё положение и начинают несколько по-иному оценивать свои действия. Мир, окружающий их, меняется, ощущение присутствия постоянной опасности со временем притупляется, но интуитивное чувство её становится острее, а реакция на него — моментальной.
И действительно, в суете ежедневности подсознательно слышишь предупреждения о надвигающемся где-то вдалеке катаклизме и, ещё не отдавая себе отчёта, уже предпринимаешь что-то, что делает более безопасным твоё будущее существование. Но, наряду с этим, ежедневные, однообразные мероприятия надоедают, тем более те из них, которые успели стать привычкой и которых ты уже не замечаешь, но вдруг, задумавшись, понимаешь, сколько времени и сил они отнимают. Суета забирает силы, рациональная рассудительность начинает оправдывать ненужность лишнего, и огромные силы требуются, чтобы восстановить всё на своих местах и придти к прежним мыслям о том, что забота о безопасности с ежедневными проверками, оглядками, наличием разведпризнаков — есть не пустая трата времени, а уже часть жизни, которая эту самую жизнь и обеспечивает.
Подходит момент, когда какая-то случайность подстёгивает, и ты понимаешь, что показавшийся «хвост» — вовсе не слежка, но могла быть таковой. И, в принципе, уже давно прошло то время, когда ты должен попасться, или совершить ошибку и оступиться, или, в конце концов, получить свою пулю, нож или петлю. Но, как только ты проявишь хотя бы микроскопическую лень, и ничего после этого не случится, эта самая лень начнёт точить, перерезать и прокусывать, делая брешь в стене, с таким трудом и скрупулёзностью тобою выстроенной. И если не сейчас, то позже обязательно начнётся обусловленная необходимостью экономия изношенной нервной системы и латание давно прохудившейся ёмкости духовных сил и, как следствие, постепенный отказ от «колец обороны», хотя бы на выходных, праздниках или во время болезни. А если появится какая-нибудь достойная идея, то её воплощение может затмить не только голос интуиции, но и разума, и зависимость от её выполнения будет отодвигать разумные сроки и границы ровно до того времени, пока не случится то, что случится, а оно произойдёт обязательно.
Итак, я был на гране нервного, физического и любого другого срыва. Состояние моё усугублялось поголовным непониманием меня окружающими, хотя бы потому, что я скрывал многое из того, что могло бы поставить все на свои места. Это самое непонимание, впрочем, лишь предполагаемое, находясь под спудом неподъёмных проблем, неразрешимых сложностей, запутанных связей, ограничений и опасностей, стремилось разъединить наши отношения, чтобы все упростить и обеспечить безопасное одиночество, но я нуждался в них, так же как они во мне, а значит я был нужен и жизнь продолжалась.
Правда, глядя на не имевших даже десятой доли, подобного моему багажа, знакомых, друзей, родственников и тех, с кем общался изредка, я удивлялся тому, как слабо они держат удары судьбы, которой должны были быть благодарны за ее мягкие и несложные уроки, а не гири, привязанные к ногам. Как объяснить им, что бывает гораздо хуже? И как рассказать о том, как это хуже выглядит? Ясно, что это не будет осознано, не принесёт облегчения и пользы, но только всё усугубит. Чтобы быть понятым и понимать их, необходимо было встать на их уровень проблем, нервной нагрузки, мировоззрения, причём нормального, в отличие от моего, но при этом находиться параллельно в том мире, где приходилось жить мне. Двойная жизнь, двойственная сущность, и при этом огромные усилия, затрачиваемые на то, чтобы остаться целым. Лгать, изворачиваться так, чтоб в это верили все без исключения окружающие, не позабыть о сказанном каждому, и притом не поверить в него самому, ведь «хорошая» ложь — это та, в которую начинаешь верить сам.
Порочный замкнутый круг подсказывал, особенно в моменты психовсплесков, что выход один — одиночество. И я порывался неоднократно освободиться от пут своего чувства, но чем усиленнее это делал, тем больше запутывался.
Конечно, это не всё, что у меня было. Вернись я в семью, может, всё бы и встало на свои места… А может и нет. Слишком многое в себе пришлось бы убить. Я уже молчу о том, что был не в состоянии отказаться от большей части моего сердца и, уже раз пытавшись сделать это, потерпел не только фиаско, но и вернувшись, не смог уже застать ту же «реку», в которую вошёл первый раз, до нашей разлуки. Я не смог бы уйти никогда, не потому даже, что уйдя, подверг бы её опасности, а просто потому, что не хотел и не хочу! Даже когда казалось, что мы явные антагонисты, что мнения наши диаметрально противоположны, а желания несовместимы, тяга только увеличивалась. Возможно, это объясняется тем же, что и существование двух половинок одной монеты, разорванной пополам, где половинки совершенно несхожи, но при соединении подходят идеально и составляют единое целое с той лишь разницей, что разные монеты имеют разный номинал.
Проходящее время делает всё очевидным, показывая, что любой организм состоит из противоречий, и к противоречиям же стремится, а их разнополюсность не п. травлена друг против друга, но наоборот притягивает, имея разный заряд и разное назначение. Куда бы я ни посмотрел, о чём бы ни подумал, везде видел, что это не несовместимость, а необходимое условие сосуществования людей, не терпящих статичности в отношениях друг с другом, хотя, казалось бы, её желающих.
Об этом можно говорить бесконечно, как и бесконечно слушать, но вы можете спросить: «А как же быть с принципами, о которых я пишу и которые въелись в мою кровь вместе с молоком матери? Разве можно убить одного, а после убивать дальше?!». У меня нет прямого и честного ответа на этот вопрос. И вообще, если и возможно пролить на него свет, то лишь комплексно, начиная с того, что любой офицер — потенциальный убийца, а если не так, то грош ему цена как профессиональному военному, задача которого сводится не столько к защите, что скорее относится к мотивированному объяснению уничтожения противника, а именно к самому уничтожению живой силы, то есть себе подобных.
