Олег Капчинский - «Окаянные дни» Ивана Бунина
В это время к тюрьме начали подходить рабочие с митинга. Их встречал Клименко и пояснял происходящие вокруг тюрьмы события. Решили ограничиться освобождением политических заключенных. Была выделена необходимая группа рабочих. Она и освободила политических. Со своей стороны Мишка Японец освобождал уголовных. Вскоре тюрьма опустела…»[29].
Начальник тюрьмы заперся во дворе в тюремном сарае. Уголовники бросились к сараю, обложили его соломой, облили некоторые места керосином и подожгли.
При штурме тюрьмы были освобождены видные одесские большевики Николай Голубенко[30], Наум Соболь и некоторые другие[31].
Среди освобожденных не было Иосифа Южного-Горенюка – руководителя подпольной партийной разведки в городе. Он был отпущен на свободу за несколько дней до этого за полученное от подполья взятку в 30 000 рублей, переданных его женой Розалией Яковлевной Сапирштейн следователю Державной варты[32] (напрасно только деньги потратили, все равно вскоре пришло бы бесплатное освобождение).
Власть менялась, немцы покидали Украину, на Одессу наступали петлюровцы, и полноценного контроля за честностью своих сотрудников вартовое руководство осуществлять уже не могло. (Позднее уже белые власти «перевели» название Державной варты на русский язык, и она стала именоваться, как и в других городах и губерниях юга России, Государственной стражей.)
Южному была известна одна деталь, касающаяся участия Мишки Япончика в штурме тюрьмы, о которой не знал Анулов. Вот что он писал в одном из вариантов своих воспоминаний:
«…Мишка Япончик… освободил своего отца и младшего брата. Этот факт, мне лично известный, так как некоторое время Винницкие, отец и сын, были подсажены в нашу так называемую пересыльную камеру, показывает, что не так всесилен был Мишка Япончик. Без помощи рабочих он не смог бы освободить из тюрьмы своего отца и младшего брата…»[33]. Действительно, пик власти «короля» преступного мира Одессы наступит несколько позже.
«Сидим дома, так как на улицах стреляют, раздевают, – записала в дневнике Вера Муромцева-Бунина. – Кажется, вводится осадное положение, выходить из дому можно до девяти часов вечера. Вчера выпустили восемьсот уголовных…»[34].
Еще более красноречиво о последствиях штурма тюрьмы свидетельствовал Филипп Анулов:
«…Через несколько дней город почувствовал результаты разгрома тюрьмы. Грабежи и налеты приняли чудовищный характер. Освобожденные уголовные „работали“ после тюремного отдыха… Интересно отметить, что в своей „работе“ уголовники выдавали себя за экспроприаторов – анархистов. Это сильно смущало одесскую федерацию анархистов. Последняя вынуждена была публично отмежеваться от грабежей и разбоев, творящихся в городе от их имени…»[35].
«Пришлось прибегать к исключительным мерам»
В декабре 1918 года Одессу заняли войска французских интервентов, в том числе колониальные части, также воинские части греков и представителей ряда других государств, сотрудничавших с Антантой. Иностранным экспедиционным корпусом командовал французский генерал д'Ансельм. Такого странного причудливого смешения рас, лиц, языков Одесса еще не знала. Город стал фактически разделен на многие части, каждая из которых контролировалась представителями иностранных держав, добровольцами Деникина и в меньшей степени петлюровцами.
Все это нашло подробное отражение в дневниковых записях Муромцевой-Буниной:
«2/15 декабря.
Пошли все гулять… На Дерибасовской много народу. Около кафе Робина стоят добровольцы. Мы вступили во французскую зону. Дошли до Ришельевской лестницы. На Николаевском бульваре грязно, толпится народ… На бульваре баррикады, добровольцы, легионеры…
5/18 декабря.
С утра идет сражение: трескотня ружей, пулемет, изредка орудийные выстрелы… Петлюровцы с польскими войсками и добровольцами. У нас на углу Ольгинской стоят петлюровцы.
6/19 декабря.
Вчера весь день шел бой. Наша улица попала в зону сражения. До шести часов пулеметы, ружья, иногда орудийные выстрелы. На час была сделана передышка, затем опять. Но скоро все прекратилось. Петлюровцы обратились к французам с предложением мирных переговоров. Но французы отказались, так как петлюровцы пролили французскую кровь. „Мы сюда явились на помощь, – сказали они, – а нас встречают огнем“…
Сегодня проснулись рано. На Дерибасовской встретили двое дрог с убитыми петлюровцами… На почте развевался русский флаг – увидеть его было радостно. Добровольцы очень статные, с хорошей выправкой – я отвыкла видеть подобных людей. Старые генералы наравне с молодыми таскали различные вещи. Потери у добровольцев очень большие. Ян (так Вера Николаевна на восточноевропейский манер на протяжении всей супружеской жизни называла мужа. – О. К.) был очень взволнован. Он сказал, что за два года это первый день, когда чувствуешь хоть луч надежды. Его очень трогает самоотверженность добровольцев.
По народу идет слух, что еще вернутся петлюровцы, соединяясь с немцами, и тогда все будет хорошо. Вероятно, это работа большевиков»[36].
Вполне естественно, что подобная властная неразбериха вызвала резкое ухудшение криминогенной ситуации. Газета кадетского направления «Одесский листок» 13 февраля 1919 года писала:
«Наступает ночь, и Одесса погружается во власть тьмы. Тьма на улицах, тьма в домах. Бандитизм, налеты стали бытовым явлением. Сидишь в темной нетопленой комнате и наслаждаешься звуками стрельбы из разных видов оружия, которая разражается у тебя под окнами».
Начальник одного из уездов Одесчины того времени Владимир Майбородов впоследствии писал:
«В это время я, живя в Одессе, видел, что, несмотря на то что город был наполнен иностранными войсками, что приступили к формированию русских воинских частей, происходит что-то неладное, порядка, который был при немцах, не было: по вечерам раздавалась по улицам стрельба, никто за этим не наблюдал и не старался этого прекратить. Были также постоянные случаи ограбления на улицах прохожих, налеты на квартиры и т. д. Одним словом, чувствовалась слабость власти»[37].
Преступность в городе приобретала угрожающие размеры, и нужно было принимать какие-то меры. И они были приняты. Об этом свидетельствовал очевидец тех событий генерал-майор Константин Глобачев, чьи мемуары, написанные в эмиграции в конце 1922 года, были опубликованы только спустя почти 90 лет, сначала в журнале «Вопросы истории», а затем и отдельной книгой в издательстве «РОССПЭН». Прежде чем предоставим Глобачеву слово, расскажем о нем самом.
Константин Иванович Глобачев родился в апреле 1870 г. в семье потомственных дворян. Окончил кадетский корпус, а затем Павловское военное училище, после чего служил в лейб-гвардии полку, расквартированном в Варшаве. Дальнейшее образование он продолжил в Николаевской академии Генерального штаба в Санкт-Петербурге.
В 1903 году штабс-капитан Глобачев по собственному желанию перешел из армии в Корпус жандармов. Уже спустя два года он становится не только начальником Лодзинского уездного жандармского управления, но и руководителем местного охранного отделения. Затем с 1909 до 1914 года он последовательно руководил Варшавским охранным отделением, жандармскими управлениями в Нижнем Новгороде и Севастополе. Наконец, пиком его служебной карьеры стало назначение его в феврале 1915 года начальником Петроградского охранного отделения и присвоение чина «генерал-майор». После Февральской революции он был арестован, однако в октябре 1917 года в обстановке смены власти освобожден.
Спустя несколько месяцев Глобачев уехал на юг, где поступил на службу чиновником для поручений в Департамент Державной варты в Киеве. С января по апрель 1919 года Глобачев был начальником информационного отдела (политический розыск) одесского градоначальства. Затем служил в Главном управлении снабжений Добровольческой армии (Екатеринодар, Ростов). С декабря 1919-го по январь 1920 года он – начальник Одесского морского контрразведывательного пункта, в январе – начале февраля того же года – начальник Одесского контрразведывательного отделения. В феврале 1920 года Глобачев эмигрировал в Константинополь, откуда спустя 3 года перебрался в США. В 1929–1934 годах он находился во Франции, где был заместителем директора Секретно-политического отдела Русского общевоинского союза, после вернулся в США, где работал художником. Умер Глобачев в Нью-Йорке в декабре 1941 года[38].
А теперь послушаем мемуариста:
«Большим бичом Одессы этого времени была уголовщина, дошедшая до чудовищных размеров. В январе – мае 1919 г. обыватель чувствовал себя в городе хуже, чем в лесу с разбойничьим станом. Грабили по квартирам ночью и среди белого дня – на улицах. Одесса всегда была одним из центров преступности, в это же время преступность достигла крайнего предела. Законные меры воздействия ни к чему не приводили, и градоначальнику генералу Маркову пришлось прибегать к исключительным мерам. Грабители, застигнутые на месте преступления, беспощадно расстреливались, а, кроме того, чинам сыскной полиции был отдан приказ заведомых грабителей и воров при встрече уничтожить как собак. Эти меры оказались действенными, и спустя месяц преступность значительно сократилась, а обыватель мог вздохнуть…»[39].
