Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Чаша

Для того, кто будет после меня, Палестина – женщина,а мне – только жертвы завещаны!Когда постигает меня горячка, я лечусь кровью.Кровь – недуг, от которого не лечат любовью.Для того, кто будет после меня, небо – женщина.А для меня – это обитель пророков.Ах, каким сладким станет оно,когда прогонят пророков с его порогов.О, Палестина – воров и соглядатаев мать —куда от чаши твоей бежать?Любого, кто тебе протянул гроздь,в винном склепе пытают, в руку вбит ржавый гвоздь.Испей же хоть раз чашу мою.Я всю жизнь твою чашу пью.

Я вручаю верительные грамоты чрезвычайного посла принцессы «Син» во дворце королевы «Джим»[1]

Моя государыня! Я утратил цель.Выслушайте, чтобы не верить слухам:в аэропорту у меня конфисковали газельсо вспоротым брюхом.А газель эта самаябыла моей верительной грамотой —конфискованная, зарезанная газель.Послушайте, внемлите моей мольбе,каков заговор, представьте себе?!

«Кит – он спрятал Иону во чреве…»

Кит —он спрятал Иону во чреве.Кит защитил Иону.А мы здесь – в этом безграничном отечестве, —в страхе и гневе,в этом мире бескрайнем, словно в море бездонном,все еще верим в собственного китаили заняты сбором фигового листа, и все – суета.

«Признаюсь – я очевидец того, что свершилось уже…»

Признаюсь —я очевидец того, что свершилось уже,мое прежнее лицо газетами вылеплено, как папье-маше,признаюсь —из фаянса лицо мое новое было,я упал, и вдребезгиземля лицо мне разбила.

«Моя государыня! Примите или отвергните…»

Моя государыня! Примите или отвергнитемоей верительной грамоты фиговый лист.Я жду, когда вы не ответите…Я не слишком грязен и не слишком чист,у меня, стеклом залатавшего плаща пелену,у меня, разукрасившего мозаикой шлем,у меня, пристрастившегося к дурному винув барах, доступных всем,у меня голова закружилась.Моя государыня! Примите или отвергнитемоей верительной грамоты фиговый лист —просто у ворот дворцая выпустил пулюиз дула своей винтовки,я выстрелил в этот, моими стихами исписанный лист,я прострелил себе руку и сердце.А когда, моя государыня, поэт становится кроткими на его стихи нельзя оперетьсяголове бунтаря,схваченного неумолимым клыком и когтем,стоит ли жизнь спасатьпоэту, житие не способному описать?

Стихотворение в раздел «Письма читателей»

Не гневайтесь,если с корзиной пуль и гранатне пришел я к сезону взрывов и землетрясений…Если не вывесил стихотворений,как объявлений, на этой стене…Если не отталкивал я жадных рук, что тянулись ко мнеза пустотой удостоверений.Я предоставил носителям ярлыков —как их много, и каждую ночь все больше —написать о скрежете фронтовых жерновов,о героизме оливы, когда ей бывает больно…Когда были вы искрой,вестью благой,я любил вас, как любит каждый изгой —самозабвенно любил до непорочности.Вестника маленького до непрочности.Он нес, этот вестник, словно свечу,огромный вопрос,я его изучу…Он ненавидел газетыи стихи, как перо на берете…Но вы шепотком подменили язык,бури отчаянный крик…Когда вы подменили «аппаратурой Ронео»типографский станок,и в «луже чернил» скорчились, как инвалиды, лягушки,когда кто-то время вывернуть смогв причудливость средневековой старушки,когда кровь пропитала рисунок пор,я оставил лягушкам с тех порболота их типографийи пошел, вопрошая о маленьком вестнике —может быть, даже моем ровеснике, —и нашел его мертвым под стеной объявлений,и не было места для стихотворений —там подрядчикисобирали в пробитую каскупожертвования на букеты с яркой раскраскойвместо прозрачных невянущих слез…Вы, читающие хронику про наши ранения,не придете к стене, где кричат объявления,в ваших альбомах – мы приложенияк фотографиям, где никто на себя не похож, —признайтесь однажды, что все это – ложь,что мачты пестрых знамен —это опоры виселиц, знакомых с давних времен,что под нами – тюремная камера,что над нами – тюремная камера,что хроникерская кинокамерана нас нацелена, словно луна,что в зеркалкеакула зеркальная не видна,когда жертвы свои поджидает она…Вы! Родовитые джентльмены!Не подстреливайте неизменнобеззащитных гусынь —пускай плодятся,чтобы нести золотые яйцав ваши глаза,карманыи уши!..О, наша шкура! Шершавый лист типографской бумаги!Над Родиной утренних и вечерних газет кровавые флаги.Берегись подлецов!Береги лицо!Лицо, которое вижу повсюду.Всегда, когда полумесяц округлялся полной лунойпо нему открывали огонь!

На баррикады

Карту отчизны из крови моей и оков нарисуйте, тяжелые руки.Горечь цветов пожните в горах на откосах разлуки.Всем их отдайте, кто знамя несет, несмотря ни на гнет, ни на муки,чьи руки в оковах, но песня свободы в сердечном прерывистом стуке.

Вы, очи поднявшие в поиске в страстной и трудной науке,Если завидите тучу в крови, знайте – где-то заря, как река на излуке!Лучи ее правду вещают – заря нас берет на поруки.Жертва в объятиях жертвы, с руками сплетаются руки.Вулкан не дымится под пеплом – огнем рождены его звуки.В небе, окрашенном кровью, пусть нас разглядят наши внуки.Шагом единым пойдем, грянут маршем шагов перестуки.

Поэма на листках папируса

Если правы жрецы,цветы лотоса для фараонато же, что Историяна листах папируса.История – это баран безрогий,история – это послевоенный калека убогий.Войны – жнецы.История – жертва, а не истица.Когда глазам фараонапонадобилось на постижение мира – мгновенье, —под ве́ками, над века́ми,пустыня и сад, штиль и шторм, —мог он постигнуть зреньем, а не руками.

Однако запутался верный жрец.Как мог ошибиться он?Как ошибиться мог фараон?Как это мудрость могла ошибиться?В сосуде для сурьмы – все тайны мира,идут цари земные босиком,чтобы нести весь груз его порфира…Моря и суша из-под тяжких векбежали. А баран, рогов лишенный —история, – превращена в орла…Не нужно ей, чтобы она лгалаГлазам жреца и плахе фараона.Жрецу бы за пропажу поплатиться —ведь жаждет жадность – царская десница.

Цветок лотоса,листок папируса, брошенный в воду.Баран брошен в воду.Камешек брошен в воду.Чело воды трещина прочертила —и потекла кровь Нила,и для крови берегов не хватило.Вырвал жрец оскорбленный глаз, —и потекла кровь Нила,и места в берегах не хватило.Бросил жрец священную трость,но она потопа не преградила.Как наложить повязкуна раненое чело реки?– Нил одинок – дайте ему невесту,и будет потомство рек и протокявляться тогда к священному месту!Закричали цветы лотоса,закричали листы папируса,закричали женщины, —и появилась у Нила невеста.Появилась у смерти свадьба.Теперь Нилу спокойно лежать бы.Но на весь его долгий векединственной женщины мало,чтобы ручьи и протоки рожала.Ведь он привыкнет к ее поцелуям,если жертву только одну даруем!

Решили – построим плотину!И отдали Нилу женщинпо числу его крокодилов…И отдали Нилу женщинпо числу лепестков лотосаи чаек —ему все мало!Мы тяжесть Нила не измеряем —под ним рождаемся и умираем.Давайте просто построим плотину!– Предатель, – жрец закричал, прижимая жертву.– Предатель, – закричал заклинатель змей.– Предатель, – сказали бабы, ощупывая свои животы,мечтая родить для Нила невесту.Все кликушествовали: «Предатель!»…Предатель! Предатель!..Продавщица цветов заорала: «Предатель!»Нареченная Нила орала: «Предатель!»Мастер, сшивший иглой одеянье невесты,бормотал вслед за ними: «Предатель!»Предатель…Предатель…Предатель… —звучало в их общем хоре.– Как поставим мы стенупод ликом Нила?Как оставим невестубез ласки Нила?Как останется Нил без жертв и без женщин?Как прожить человеку, не принося жертвы?Как История будет без жертв создаваться?Появилась у Смерти Книга —Книга волков и газелей…И завопила всеобщая глотка:– В Нил его бросим!В Нил его бросим.Они бросили в Нил его тело,и поплыло оно смело,стало тело расти все длиннее и ширеи заполнило русло Нила.

Газель