Илья Дубинский-Мухадзе - Орджоникидзе

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!"

— Скорее, еще скорее! — торопил Серго шофера. Только что промелькнула станция Новинка. Справа и слева надвигались леса. Углубляться в них не пришлось. Машину задержало боевое охранение расположившихся на отдых самокатчиков. Серго попросил, чтобы его отвели в батальонный комитет.

— Что, большевик, приехал просить пощады? — высоченный самокатчик дюжей рукой сжал плечо Орджоникидзе. — Сейчас мы из тебя душу вытряхнем. Полезай на броневик и выкладывай всю правду!

Повторять приглашение не пришлось. Серго говорил полтора часа.

Недружелюбные, откровенно враждебные вначале, затем настороженно-сдержанные самокатчики начали подавать одобрительные реплики. Теперь уже сами солдаты сердито пресекали попытки офицеров оскорбить Серго, спровоцировать его на скандал.

На броневик вскочил тот же богатырь-самокатчик, незаметным движением легко отодвинул Серго.

— Тебе, большевик, хватит говорить. Мы тоже не дураки! Три дня назад, когда корпус самокатчиков получил приказ оставить Юго-Западный фронт и грузиться в эшелоны, мы написали на вагонах: "Вся власть Советам!" Мы шли на защиту Петрограда, а помещики и капиталисты нам нужны, как собаке Жучке генеральские погоны…

Потом три с лишним года Серго провел на фронтах. Был агитатором и чрезвычайным комиссаром, возглавлял военные советы армий и фронтов, руководил обороной и освобождением огромных краев и республик; испытал горечь тяжких и порой неоправданных поражений и радость блестящих побед. И всего охотнее вспоминал, всего больше гордился сражением, выигранным без выстрела, без крови и жертв в среду Двадцать пятого октября у станции Новинка. Грозный, отлично вымуштрованный, прекрасно вооруженный батальон самокатчиков, затребованный Временным правительством для разгрома Смольного, отдал себя в распоряжение Военно-революционного комитета,

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое октября делегаты самокатчиков, предводительствуемые Серго, задыхающиеся, покрытые дорожной грязью, появились на заседании съезда Советов.

"Под необузданные взрывы восторга, — записано в протоколе съезда, — огромного роста самокатчик с двумя георгиевскими крестами заявил: "Среди геройского третьего батальона нет никого, кто согласился бы пролить братскую кровь. А господину главноуговаривающему Керенскому даем предупреждение — не трожь съезд Советов и Военно-революционный комитет! Кишки выпустим!!"

…Временные никак не хотели примириться с тем, что их время истекло.

"Гатчина, 27 октября. Объявляю, что я, министр-председатель Временного Правительства и Верховный Главнокомандующий всеми вооруженными силами Российской республики, прибыл сегодня во главе войск фронта, преданных родине.

Приказываю всем частям Петроградского военного округа, по неразумию и заблуждению примкнувшим к шайке изменников родины и революции, вернуться, не медля ни часу, к исполнению своего долга.

Приказ этот прочесть во всех ротах, командах и эскадронах".

"Гатчина, 27 октября. Волею Верховного Главнокомандующего я, генерал Краснов, назначен командующим войсками, сосредоточенными под Петроградом.

Доблестные казаки — Донцы, Кубанцы, Забайкальцы, Уссурийцы, Амурцы, Енисейцы, вы, все поклявшиеся крепко и нерушимо держать присягу казачью, к вам обращаюсь я с призывом идти и спасти Петроград… Временное правительство, которому вы присягали в великие мартовские дни, не свергнуто, но насильственным путем удалено из своего помещения и собирается при великой армии с фронта, верной своему долгу".

"Петроград, 28 октября. От комитета спасения родины и революции. Товарищи рабочие, солдаты и граждане революционного Петрограда! Большевики, призывая к миру на фронте, в то же время призывают к братоубийственной войне в тылу.

Не подчиняйтесь их провокационному призыву!"

"Петроград, 28 октября. От народных социалистов. К населению Петрограда!

Рабоче-крестьянское правительство? Фантазия! Этого "правительства" не признает никто ни в России, ни в союзных, ни даже во враждебных странах. Безумная попытка большевиков накануне краха. Предлагаем быть наготове, дабы в нужный момент активно отвергнуть преступное насилие большевиков над волей всех трудящихся". (Газета "Народное слово".)

В воскресенье утром казаки под колокольный звон всех церквей вступили в Царское Село. Керенский ехал впереди на белом коне. В отличном настроении он продиктовал радиограмму, оповещая мир и главным образом историю:

"Всем, всем!

Большевизм распадается, изолирован и, как организованная сила, уже не существует!"

В Петрограде события действительно развивались драматически. Юнкера, отпущенные из Зимнего дворца на честное слово, подняли восстание. Серго со своими друзьями-самокатчиками действовал против самых неистовых и упорных юнкеров-владимирцев. С обеих сторон было много жертв. Здание училища пришлось разрушить пушками.

Вернувшись за полночь в Смольный, Орджоникидзе прилег на койку Подвойского — вздремнуть часок. Заснул так крепко, что Подвойский и пришедший на помощь Мануильский с трудом подняли.

Серго, ради бога простите, вы не ложились сколько ночей, — сокрушался Николай Ильич. — Ленин требует вас и Дмитрия Захаровича.

Все дальнейшее в описании Мануильского происходило с предельной быстротой.

"— Борьба затягивается, — говорил Ильич. — …Поезжайте!

Мы круто повернули и, ни о чем не расспрашивая дальше, направились к выходу. Через час паровоз увозил нас с Царскосельского вокзала…

Утром лил проливной, пронизывающий насквозь дождь… Серго, захватив меня, отправился на позиции… тут же образовывались импровизированные небольшие митинги, которые заканчивались твердыми решениями "держаться до конца".

Пулковские высоты, Царское Село, Гатчина — первый фронт революции и первые страницы военной биографии Серго. В его мандате еще ни слова о правах, тем более никаких поручений командовать. Ленин просто из всех возможных мест выбрал самое решающее, где большевик Орджоникидзе должен выполнять важнейшую партийную обязанность — агитировать, доносить до сердец правду. Правду и только правду. Серго — руководитель фронтовой группы агитаторов Центрального Комитета.

Правда большевиков имела такую силу, что необученные, не искушенные в военном деле отряды рабочих взяли верх в первом же бою. Казаки дрогнули, побежали, бросили артиллерию. "Временных" гнали беспощадно. Керенский с перепугу даже позабыл, что он как-никак… мужчина. Сбежал в женском платье.