Олег Царев - Роковые иллюзии

Проведение вербовки столь быстрыми темпами было сопряжено с некоторым риском, и Рейф понимал, что может заслужить неодобрение со стороны осторожного руководства Центра, если операция не удастся. Однако очередное нарушение связи с Москвой обеспечило его необходимым оправданием действий по собственной инициативе, и он разрешил Дейчу организовать конспиративную встречу.

Филби вспоминал, что по пути к месту встречи Тюдор Харт приняла сложные меры предосторожности, чтобы убедиться в отсутствии слежки во время свидания с советским разведчиком. О встрече, которая изменила всю его жизнь, Филби писал следующее: «…Когда я жил в Австрии, то познакомился с австрийкой Эдит Сушицкой, которая была замужем за англичанином по имени Тюдор Харт… Однажды (уже в Лондоне. — О. Ц.) она сказала мне, что если я действительно интересуюсь коммунистическим движением, то она готова познакомить меня с одним очень важным человеком. Я нашел, что это что-то серьезное, тем более что на встречу с этим человеком мы поехали сложным путем, меняя транспорт и проверяясь…»[263]. Филби, очевидно, изменила память, когда он упомянул о том, что встретился с Эдит Тюдор Харт в Вене. Как показывают архивные материалы НКВД, уже случалось, что его воспоминания противоречат тому, что было зафиксировано в документах. Однако именно Эдит Тюдор Харт сопровождала его тем июньским днем, когда они без конца колесили по Лондону, направляясь на встречу с Дейчем. Филби вспоминал, как она ворчала на него, когда он попытался упростить сложные правила конспирации, разработанные НКВД, с тем чтобы оторваться от любых преследователей, и которые превращали самый простой маршрут в «весьма сложный путь, преодоление его занимало несколько часов».

«Наконец мы приехали в Риджентс-парк, где я увидел этого человека», — писал Филби в 1980 году, припоминая, что Эдит представила его незнакомцу и удалилась. «Им оказался Арнольд Дейч, о чем я узнал, уже работая в МИ-6», — забегая вперед, продолжал Филби свои воспоминания о той встрече[264].

«Добрый день!» — Филби вспоминал, что так он приветствовал незнакомца. Пожав с положенной конспиратору твердостью его протянутую руку, незнакомец начал с азов оперативного мастерства. «Во время всего разговора Дейч был очень конспиративен, — писал Филби. — Он сразу же после приветствия попросил меня лечь на траву — сам он сидел на скамейке — и смотреть в противоположную сторону, как будто мы не знакомы»[265].

Поскольку незнакомец явно был уроженцем Центральной Европы, Филби не показалось странным, что, сидя на скамейке в лондонском парке, они перешли в разговоре на немецкий язык, и Филби воспользовался случаем, чтобы доказать, что он теперь бегло говорит по-немецки. Не помнит он также, чтобы его удивило, что незнакомец, по-видимому, очень многое о нем знает.

«Он прекрасно знал все обо мне и моей деятельности в Австрии, — вспоминал Филби о том, как незнакомец перешел к обсуждению цели их встречи. — Дейч сразу же сказал мне, что если я открыто вступлю в компартию, то вряд ли смогу принести большую пользу — скорее всего, буду продавать «Дейли Уоркер» на улицах, как и многие другие коммунисты. Тогда как с моим происхождением и образованием я могу с большей пользой применять свои силы»[266].

Дейч объяснил, что в случае согласия Филби его ожидала бы интересная и серьезная работа, суть которой заключалась в добывании секретной информации и передаче ее тайной антифашистской организации.

Работа эта выглядела романтичной и захватывающей для молодого человека.

До того момента в Англии не происходило ничего, что могло бы «пощекотать ему нервы», тогда как в период его пребывания в Вене этого было предостаточно. Учитывая, что он в тот момент был брошен на произвол судьбы в родной стране, которая отказала ему в возможности сделать престижную карьеру в. МИДе, позволившую бы содержать себя и жену, нетрудно понять, что он не мог устоять перед этим предложением, сделанным ему в один прекрасный день офицером советской разведки на скамейке в Риджентс-парке.

«Через полчаса я сказал: «О'кей, я согласен», — припоминал Филби, сколь обыденными были слова, которыми он сам решил свою судьбу. — Тогда я еще не знал, что он работает на Советский Союз, да это ничего и не изменило бы»[267].

Только после того как Дейч доложил о положительных результатах встречи с Филби, Рейф рекомендовал Центру нового кандидата в агентурную сеть НКВД. Как он сообщил, у него есть уверенность в том, что удалось найти потенциально очень полезного и заслуживающего доверия человека «для организации», как он выразился в своем ежемесячном отчете в Москву в июне 1934 года, подписанном псевдонимом «Марр» и направленном из Копенгагена вслед за первой телеграммой:

«Филби впредь будем называть «Сынок» или «Зенхен». Через известную вам Эдит, работавшую в свое время у «Зигмунда» в Вене, мы установили, что из Вены приехала на остров вместе с мужем-англичанином бывшая австрийская партийка с рекомендациями от венских товарищей. Также известна она Арнольду. Эдит рекомендации эти проверила и получила подтверждение от своих венских друзей. Я решил, не откладывая, парня завербовать (конечно, не для органов, это пока еще рано) для антифашистской работы (выделено нами. — авторы.). Я совместно с Арнольдом и Эдит выработал план встречи Арнольда с «Сынком» до переезда «Сынка» и жены на квартиру отца. Встреча Арнольда с «Сынком» произошла со всеми предосторожностями. В результате — полная готовность работать»[268].

После первой встречи с Дейчем, как указывалось в телеграмме Рейфа, Филби не только «прозондировали как потенциального кандидата для вербовки, но и присвоили ему псевдоним «Сынок». Однако, как показывают документы НКВД, лондонские «нелегалы предпочитали при этом использовать не русский, а немецкий язык («Зенхен»)». Это был не только язык, на котором все они говорили, но в случае наблюдения за ними или перехвата их сообщений немецкий язык скрыл бы связь с Москвой. Поэтому в переписке Филби обычно называли по-немецки — «Sonnchen» («Зенхен»). Однако из отчета Рейфа совершенно ясно, что он оставил на усмотрение Центра вопрос о том, переходить ли к вербовке Филби «для органов», поскольку было еще слишком рано рассматривать его пригодность для чего-либо более сложного, чем «антифашистская деятельность» в широком смысле. Это соответствовало двум последовательным этапам процедуры вербовки НКВД. Они протекали отнюдь не быстро, и, как показывает досье Филби, его еще в течение многих месяцев не считали официально принятым в ряды агентов, подчиняющихся установленной дисциплине, способных к выполнению оперативных заданий. Процесс вербовки завершился лишь после того, как Орлов стал руководить лондонской резидентурой. И, как показывают архивные документы, именно он, контролируя этот процесс, в итоге лично встретился с «Сынком» шесть месяцев спустя[269].