Лев Копелев - Утоли моя печали

Голос Антона Михайловича в телефонной трубке холодный, отчужденный:

— Зайдите. Немедленно.

Он сидел за своим письменным столом, перебирая бумаги. А у длинного стола стоял Железов; едва кивнул мне.

— Садитесь.

А сам продолжал стоять и смотреть сверху вниз тусклыми, казалось, вовсе ничего не выражавшими глазами.

— Что это вы вздумали драки устраивать!.. Вы что, забыли, где находитесь? Вы, может, думаете, здесь дом отдыха для хулиганов? Не желаю слушать объяснений. И работаете вы хреново. Напридумывали всякое фоновидение, звукочитание. Наполовину очковтирательство нахальное. Одно оперативное задание кое-как обляпали… А со вторым уже обосрались… Так что весь институт в говне… Оперативники с нас смеются, как с дураков. Хорошо, не посчитали за саботаж… А то вы не могли бы доказать, что врали несознательно, что не хотели покрыть шпионов, врагов народа. Не могли бы доказать! Работаете говенно, с оперативниками позволяете себе нахальные разговорчики. Врете бесстыдно. И еще хулиганство… Молчать! Я вас не спрашиваю, я сам знаю.

Страшнее всего было, что он не кричал. А говорил почти что бесстрастно, монотонно. Лишь изредка голос повышался визгливо, но ни разу не крикнул, не рявкнул…

Антон Михайлович пытался вставлять какие-то замечания, иногда «укоризненные», обращенные к ко мне: «И как только вы могли… Я не поверил, когда узнал… Возмутительно…»; иногда уговаривал: «Фома Фомич, это был первый случай… Там у них, видимо, обстановка нездоровая… А научная работа может вызвать нервное переутомление…»

— Научная?.. Научился только строить из себя ученого, а хватает сапог, как босяк… Говно он, а не ученый. Хулиган и говно… Вы сами понимаете, что вы говно, или не понимаете?

Горло стиснуло тоскливой, бессильной ненавистью и страхом, подлым, сковывающим страхом:

— Чего молчите? Не понимаете, чего говорю?

— Не понимаю, как вы можете… оскорблять человека, который не может вам возразить…

Мгновение он смотрел все так же молча, все так же тускло. Мгновение ужаса.

— Человека? Он еще держит себя за человека?! Посмел бы возражать завтра же отправили бы, куда Макар телят не гонял. На урановые рудники. Там за полгода вся борода вылезет, волосы вылезут и зубы тоже… А потом подох бы, как крыса… Не цените условий, какие вам здесь создают, обнаглели. Ученого строит… Антон Михайлович, а кто это ему разрешил бороду носить? Он же один такой на весь объект. Это недопустимо. Мы же знаем, что у них значит борода, — зароки! Антисоветские зароки!..

Он обращался уже только к Антону Михайловичу:

— Вот и вы, и майор (т. е. Абрам Менделевич) за него заступались, даже в карцер не отпустили. Теперь обратно ссылаетесь на новую работу, что он вам нужен. Я делаю вам уступку в последний раз. Пусть он вам благодарный будет, и чтоб понимал, кому обязан и чему обязан… Пусть оправдывается работой. В другой раз не миновать урановых. А сейчас категорию снизить, пока не докажет, что достоин… И чтоб сбрил бороду сегодня же. Хватит, покрасовался. Вы мне доложите.

И мне через плечо:

— Можете идти.

Начался обеденный перерыв. Новая столовая была тоже в лагере. Поев, я пошел в юрту, взял у Джалиля ножницы и бритву и соскоблил бороду, тогда еще сплошь черную, с редкими сединами.

На удивленные вопросы и подначки отвечал коротко:

— Начальство приказало! Надоела!! Умываться трудно… Так захотелось… Иди ты…

Моя подружка таращилась в безмолвном испуге. Когда вечером я рассказал ей, она поахала, спрашивала: а не будут ли теперь внимательнее следить за мной, — потом стала утешать:

— Ой, теперь у меня вроде другой роман… Как вас зовут, дяденька?.. Не приставайте, а то скажу бородатому, он вас сапогом отделает…

Новое задание, ссылаясь на которое Антон Михайлович уберег меня от более суровых кар, было акустическое исследование тончайшей проволоки, предназначенной для звукозаписи в приборах подслушивания. Эту проволоку изготовляли на другой шарашке, а наши химики покрывали особым составом.

Химической лабораторией заведовала капитан Евгения Васильевна К., дочь интеллигентных купцов и бывший следователь промышленного отдела НКВД.

Панин учился с ее старшей сестрой, «обе они были красавицы, а нравственности безукоризненной, строжайших правил. Непонятно, как из такой барышни получилась чекистка».

Она была еще пригожа. Пристальные серые глаза, русые волосы на прямой пробор, с круглым пучком сзади. И лицо хоть потускневшее, но миловидное. Только рот с неизменной папиросой стягивался жесткой складкой. Фигура несколько оплыла, отяжелела в бедрах. Ноги были чуть коротковаты, но ладно вылеплены, мускулисты и шагали твердо, гулко, по-мужски.

Она давно овдовела, растила двух детей, уже кончавших школу. С иными заключенными, работавшими в химической лаборатории, и с вольнонаемными девушками не стеснялась:

— Чего уставились? Я же вижу, куда пялитесь? Клара, одерните халат! А вы лучше утешайтесь онанизмом.

Ей приглянулся Сергей. Она уводила его в вечерние часы в свой кабинет, жаловалась, что изголодалась по ласке.

Он говорил:

— Такая, казалось бы, грубая, наглая вертухайка, баба-танк. А вот оказывается, несчастливая, влюбчивая… Только ненасытна уж очень.

При этом у нее была еще и потребность в обычной дружбе, в серьезных разговорах, «по душам». Жень-Жень, работавший в химической, стал ее платоническим другом и партийным наставником. Готовясь к политзанятиям, она советовалась с ним как со «старым членом партии и образованным марксистом».

Но он был недоволен своей жизнью на шарашке. Его основная специальность — кораблестроитель. В годы войны он после Соловков попал на шарашку, где конструировались подводные лодки, сперва на Волге, потом в Баку. Освобожденный в 1947 году, он работал на верфи в Рыбинске, успел жениться. (Его первая жена была расстреляна в 1937 г.) Год спустя его снова арестовали. Следователь заполнил обычный протокол «установления личности». На вопрос подследственного о деле, об обвинении раздраженно пожал плечами:

— Вы же взрослый человек. Газеты читаете? Ну так что же вы спрашиваете? Сами должны понимать.

Больше допросов не было. ОСО приговорило его снова к 10 годам по той же статье, по тем же пунктам: 58–8, 10, 11 — обычный «ленинградский набор».

В химической лаборатории он наблюдал за всей электротехникой, вел документацию экспериментов, конструировал печи для обжига мелкой керамики.

Покрытие для звукозаписывающей проволоки изготовлял заключенный Ф., доктор физических наук, бывший сотрудник президента Академии наук С. И. Вавилова.