Мирон Хергиани - Тигр скал
И он плачет. Загрубелыми, почти коричневыми от солнца руками трет глаза — о, не смотреть бы им на эту беду! — и горько, беззвучно рыдает!
Еще более беспомощные и бессильные, чем тот кахетинский крестьянин, топтались мы у подступов, еще более несчастные — ибо речь шла не о винограднике, а о создателях его — людях. Словно чьей-то могучей рукой смело их в бездну с гребня Западной вершины!..
УШБА
...Я услышал далекий клич...
Перед глазами моими завертелся церковный двор, полный народа. Посредине лежит камень саджилдао. Поочередно подходят к нему юноши, вцепившись пальцами в узкую горловину, пытаются поднять...
В сторонке, чуть поодаль, стоят старейшины села. Наблюдают за единоборством молодых, оценивают их силу, умение, громко выражают недовольство, поощряют, подзадоривают. «Еще немного — и победа за тобой!..» — слышится Михаилу голос отца.
— Ну-ка не подсказывайте! — шикают на Бесариона.
— Еще немного, Минаан... Да ну, поднатужься, чего ты, ей-богу!..— не выдерживает Бесарион, несмотря на замечание.
Да и остальные подбадривают своих, ахают, охают, покрикивают. И оправдываются при этом — вот ведь и Минаана поддерживает отец, советы ему дает, а мы что, дураки, мы тоже за своих болеем. Ага, болеют, да с таким жаром, что ой-ой-ой! Жилы набухают, глаза чуть не лезут из орбит, можно подумать, они сами пытаются поднять саджилдао.
— Подбадривайте сколько угодно! Ежели сам не годится, ваши указки ему не помогут,— посмеивается Бесарион.— Эй, Минаан, соберись с силами, говорю, ну-ка! — обращается он к сыну уже другим тоном.— Поднимешь — на обед будет тебе добрый кусок поросятины, а нет — пустым чаем поить тебя буду!
— Покрепче пальцами цепляйся, покрепче!
— Дуй, брат, не робей!
— Ха-ха, саджилдао-то не уголья, чтобы раздувать!
— Поднимешь — уж я знаю, как тебя уважу, а не поднимешь — кроме чая, ничего не увидишь! Всю неделю — чай!
...Потом еще видение — праздник Джгвиби.
Он взбирается на столп-натлисвети. Со свистом разрезая воздух, пролетают мимо, едва не задевая его, ледяные ядра. Слух воспринимает их свист как гул самолетов. Но он бесстрашно продвигается вверх. Руки, ноги, все тело, словно вьюнок, обвивают столп. Гибкие, точные, четкие движения... Бросок вверх — и замирает, приникнув всеми мышцами к столпу. Замирает и сжимается, готовясь к новому броску. А крест маячит вверху — совсем близко...
— Хэ-эй-, Минаан...— доносится снизу подбадривающий возглас лагамцев.
...И старец Антон, Тэтнэ Антол, на смертном одре... Слабеющим голосом произносит он последние наставления внуку: не забывать заветов предков, быть верным законам мужества, чести, спасти дали от гибели...
Древние сказания вспомнились ему...
Вот Беткил, отважный и неустрашимый Беткил, прикованный к скале, кричит односельчанам:
— Пусть спляшет моя невеста, посмотрю в последний раз, как она пляшет!..
...Пляшет девушка в лечаки. Развевает ветер воздушную белую ткань. Изгибаются плавно нежные руки...
— Пусть все ущелье пляшет, пусть все ущелье поет про мужество и отвагу!..
Пляшет и поет весь народ, поет о мужестве и бесстрашии, о гордости и непоколебимости, о силе духе и выдержке, о дружбе и товариществе...
— Ну же, поднимай кверху, повыше поднимай! Ты будто ничего не ел, кроме гоми... Давай тащи кверху! Так и знай: поднимешь — будет тебе на обед отменная поросятина, а нет — хлебать тебе голый чай!..
...— Мы с тобой, Минаан, где ты — там и мы! Эге-эй! — Это уже не видения, не воспоминания — это снизу кричат товарищи.
Он очнулся. Мгновения забытья промчались. Надо действовать, надо решать незамедлительно, сию же минуту. Не время предаваться воспоминаниям, хотя все они промелькнули, прокрутились в голове за какие-нибудь секунды,— мысль стремительна и молниеносна.
Товарищи не перерезали веревку. Товарищи разделяют его участь. Это было наивысшим проявлением верности законам альпинизма. Они ничем не могут ему помочь — они просто разделяют его участь и этим невольно дают ему возможность увидеть их сердца, измерить всю силу их любви к нему и друг к другу. Все они пойдут одной дорогой. Пойдут вместе, как и поднялись сюда, плечом к плечу, один за другим отправятся в последний путь, в страну, из которой не возвращаются. Ни один из них не спасется, чтобы хоть он, спасшийся, спустился на землю, к людям, и рассказал о том, как это было...
Внезапно устремленные вперед, налитые кровью от страшнейшего напряжения глаза увидели, как упала на гранитную поверхность малая капелька влаги, упала и, словно от щелчка, подскочила...
«Быстрее!.. Быстрее!.. Быстрее!..» — зазвонили невидимые колокола.
«ЗЕМЛЯ ТЫ ЕСТЬ И В ЗЕМЛЮ ОБРАТИШЬСЯ...»
— Понимаешь... они... они сорвались в пропасть...
Перед глазами у меня вдруг все пошло кругом. Горы, облака, люди — все кружилось. На миг я потерял сознание. Но — лишь на миг! Первая мысль после того была: «Нет, это невозможно, как могли погибнуть ребята?!» Спустился больной, а те были здоровы и сильны. Правда, Тэмо пришлось туго, холодная ночевка на пике Победы, конечно, дала о себе знать, но ведь он держался бодро... И Кузьмин находился с ними. Так как же произошло, как случилось это?.. Нет, слова Кузьмина прозвучали для меня неправдоподобно.
— Но как, Кирилл, как это могло произойти?!
— Не знаю... не знаю...
— Вас было трое. Как же погибли двое?
— Та дорога показалась нам более легкой. Мы ошиблись. Встретился скальный участок. Спустили веревку. Первым пошел Джумбер. Потом я, потом — Тэймураз.
— Тэймураз? Но почему Тэймураз? Ведь он был самый слабый из вас троих?
— Скала, в которую был вбит крюк, обломилась, увлекла за собой и веревку, и Тэймураза...
— Но он должен был спускаться вторым... во всяком случае, не последним! Почему вы оставили его последним?
Кузьмин молчит, совершенно раздавленный, убитый.
— А потом что?
— Мы спустились к кулуару. Джумбер решил глянуть вниз — может, Тэмо застрял где-нибудь на выступах... Но ты понимаешь, в каком состоянии мы были... Кто думал о страховке! Кто мог думать в те минуты о страховке... Он оступился... и последовал за Тэмо...
«Последовал за Тэмо...» Как обыденно звучат эти слова! Можно последовать куда угодно, но в бездну?! И тем не менее это так. Как это происходит? Последовать...»
— Да, но...— тысяча вопросов вертелась у меня на языке, в голове, но я почувствовал, что сейчас не время вопросов.
Да и не было смысла выяснять подробности — теперь! На леднике Звездочка товарищей погребла лавина, и все кончилось. Спрашивай, расспрашивай, выясняй!.. Они не встанут. Не присоединятся ни к одному лагерю. Ни к одной группе восходителей. Не подбодрят никого из нас словом или взглядом, окриком или улыбкой... He пройдут по проспекту Руставели... Не придут в альпклуб... Звуки их осторожных цепких шагов, альпинистских шагов, не вольются в многоголосый шум тбилисских улиц, не отдадутся тихим эхом в гулкой тишине ночного города... Их шаги не отпечатаются на асфальте Тбилиси... на земле родной Грузии...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
