Аллен Даллес - Тайная капитуляция

Сказать, что я был в затруднительном положении, – не сказать ничего. Работать сейчас с немцами было бы явным нарушением инструкций. Однако я был убежден, что Комитеты начальников штабов ни за что не приказали бы прервать контакты, если бы в Вашингтоне и Лондоне знали, что немецкие парламентеры уже едут для капитуляции.

Я дал радиограмму с этим известием Александеру в Казерту и в Вашингтон, запросив новые инструкции. Я подтвердил, что, пока у меня не будет от них ответа, я не буду иметь дел с парламентерами, за исключением проверки документов, которые дают им полномочия для таких действий, и дам точную информацию об их полномочиях и их намерениях.

Затем я рассказал Вайбелю, что у меня связаны руки. Он предложил встретиться с немцами раньше, чем я получу новые инструкции. Мы оба были уверены, что я получу новые приказы, когда дойдут мои сообщения. Нельзя было представить, что союзники откажутся от капитуляции, когда парламентеры, готовые ее подписать, уже находятся в Швейцарии. Майор Вайбель также предложил поселить немецких парламентеров в хорошо изолированной вилле с видом на Люцернское озеро.

Реакция Александера была незамедлительной. Он телеграфировал, что Ставка союзников просит Совместный комитет начальников штабов пересмотреть вопрос в целом с тем, чтобы мы могли бы, по крайней мере, убедиться в серьезности намерений немецких парламентеров и уяснить уровень их полномочий. Одновременно он надеялся, что я могу потянуть время и постараться удержать Вольфа, Швайница и Веннера в Швейцарии, пока не придет окончательное решение из Вашингтона и Лондона.

Ответ Вашингтона на мои послания был двусмысленным. Мне следовало избегать любых действий, которые могли бы быть истолкованы как продолжение операции «Восход». Однако, если швейцарцы, ведя переговоры с немцами, действовали бы от своего имени, а не как мои посредники, то любая информация, которую они пожелают передать мне по этому вопросу, может быть переслана в штаб-квартиру.

Затем двое швейцарцев, Вайбель и Гусман, выехали на границу, чтобы встретить немецких посланцев и проследить за тем, чтобы они благополучно добрались до Люцерна. Как видим, задание у них было деликатным, и мне пришлось предоставить Вайбелю свободу действий в том, как лучше разъяснить позицию союзников Вольфу. Если бы Вайбель напрямую сказал немцам, что я с ними не увижусь, то, боюсь, парламентеры могли бы развернуться и отбыть в Италию. Тогда всякая возможность скорой капитуляции была бы утеряна.

Вайбель все устроил с величайшим тактом. На границе он сказал Вольфу, что есть определенные трудности, что задержки и визит Вольфа к Гитлеру породили скептицизм в позиции Вашингтона и Лондона. Он не хочет везти Вольфа, не пояснив ему положение дел. Вольф не колебался ни секунды. В тот же вечер Вайбель и Гусман прибыли в Люцерн вместе с Вольфом, Веннером и Швайницем и поселились в доме Вайбеля.

Вскоре после их прибытия в Люцерн приехали мы с Гаверницем. Пусть я и не мог встречаться с эмиссарами, но решил находиться поблизости, несмотря на острый приступ подагры, затруднившей переезд из Берна. Такие дела по телефону не решаются. Я приказал капитану Трейси Барнсу оставаться в Берне и передавать мне в Люцерн все приходящие сообщения. Вайбель, в свою очередь, перебрасывал сообщения от немцев, находящихся на его вилле, к Гаверницу и ко мне. Мы поселились в Люцерне в отеле «Швайцерхоф». В ту ночь я получил хорошую новость: Уолли благополучно вернулся в Швейцарию.

На следующий день, 24-го, я известил немцев через Вайбеля, что должен отказаться от встречи с ними. Тем же способом я объяснил им, что поездка Вольфа к Гитлеру естественно заставила нас посчитать дальнейшие переговоры бесполезными, что полученные мной инструкции пришли под влиянием этого визита и в отсутствие сведений о том, что Вольф готов довести до конца дело с организацией капитуляции. Я настоятельно призывал их к терпению. Они согласились остаться на день– два и прислали мне доверенность Швайница, которую я передал по радио в Казерту и Вашингтон. В переводе она выглядела так:

«Главнокомандующий Юго-западным направлением и главнокомандующий группой армий «С». Штаб, 22 апреля 1945 г. Подполковник Генерального штаба фон Швайниц уполномочен мною вести переговоры в рамках данных мной инструкций и принимать обязательства от моего имени.

[п/п] Фон Витингоф».

Я был, естественно, обеспокоен фразой «в рамках данных мной инструкций» и попросил Швайница прислать мне через Вайбеля свои пояснения. Оказалось, что, хотя Швайниц получил инструкции стараться вести переговоры с позиций Витингофа о вопросах воинской чести – несколько разбавленных по сравнению с первой версией, – он не был связан формулировкой его доверенности в том, чтобы строго их придерживаться. В отношении сдачи немецких войск СС Вольф, в силу своего поста верховного командующего СС в Италии, имел все полномочия на такие действия.

Позже я узнал от Парильи, что первоначально предполагалось направить в качестве парламентера генерала Рёттигера, начальника штаба Витингофа, но в последний момент он не смог оставить свой пост ввиду критической военной ситуации. Вместо него послали Швайница, поскольку он бегло говорил по-английски. До войны он был офицером-практикантом в Англии при Королевских Иннискиллингских фузилерах и, очевидно, считался именно тем человеком, которому следует отправиться в штаб Александера. А сейчас, как сказал Парильи, он проводил время, читая английские книги в библиотеке Вайбеля. Парильи также выяснил, что по материнской линии Швайниц происходил от знаменитого американца, который подписывал «Декларацию независимости». Парильи не назвал его имени, но позже я узнал, что это был наш первый верховный судья Джон Джей. Но интересней был тот факт, что перед отъездом из Фазано Вольф отправил Дольмана на встречу с Кессельрингом. Это была последняя попытка заполучить Кессельринга в союзники для совместной капитуляции – одновременно на Западе и в Северной Италии.

Началось ожидание. Изменит ли Совместный комитет свою позицию? Удержит ли его давление русских, несмотря на явно оптимистический поворот событий в Италии? Не уедут ли немцы, отказавшись от своих обязательств, раньше, чем мы получим ответ? За весь день 24 апреля мы не услышали ни слова. Меня к тому времени так замучила подагра, что Гаверниц на свой страх и риск решил что-нибудь предпринять. Он нашел швейцарского доктора и, в общем-то против моей воли, привел его ко мне. Когда врач уходил, Гаверниц вышел за ним в коридор и о чем-то там побеседовал. Суть разговора я узнал много позже. Гаверниц настаивал, чтобы доктор дал мне какое-нибудь болеутоляющее. Доктор ответил, что мог бы дать мне морфин, но вначале он должен убедиться, что у меня нет аллергии: если она есть, то реакция на морфин может вызвать серьезные последствия. Гаверниц, который ни о чем подобном со мной не говорил и понятия не имел, есть у меня аллергия или нет, заверил врача, что он знает меня всю жизнь и у меня совершенно точно аллергии нет. В тот раз я впервые принял морфин, и избавление от боли позволило мне вновь окунуться в хитросплетения «Восхода».