Эрвин Полле - Четыре жизни. 2. Доцент

В Тюмени я приспособился делать вино из черноплодной рябины, но здесь есть своя специфика. Черноплодка — ягода малосочная, приходится прокрученную через мясорубку массу разбавлять водой. Немало усилий следует приложить, чтобы начать и вести брожение в нужном режиме. Вино из черноплодной рябины 14–16? насыщенного красно-фиолетового цвета, вкусное, сладкое, красивое в фужере, но не подлежит длительному хранению даже в темноте, так как постепенно идёт обесцвечивание. В больших количествах вино из черноплодной рябины, скажем, больше 0.5 литра за один раз пить не рекомендуется, появляется тяжесть в голове, да и организм сладостью переполняется.

В 70-е большое распространение в СССР получили отвратительные плодово-ягодные вина, которые изготавливались практически в каждом населённом пункте на мелких винзаводах (плохой сок смешивали с плохим спиртом). В народе получили название «чернила», но пользовались популярностью, вследствие дешевизны и большой «убойности». Распространённое обращение к продавцу: мне за рубль двенадцать 18 градусов. Я помню даже бутылки, на этикетке которых скромно значилось «Вино». Или «Красное». Ещё одно популярное в народе название упомянутых напитков, ничего общего не имеющих с натуральным вином, плюс мерзкие отечественные варианты вермута — «бормотуха». Позже приходилось пить вермуты изготовления Югославии и Венгрии, итальянские «Мартини», это качественно другие напитки, но мне всё равно не нравятся. С большим скепсисом я наблюдаю за нашими людьми, которые с придыханием в голосе рассуждают на тему потребления «Мартини». Вермут есть вермут (настой на травах) и с натуральным креплёным вином его сравнивать нельзя.

Руководители государства постоянно «волнуются», чтобы наш человек пил качественные спиртные напитки отечественного производства.

В 70-е вброшено в торговлю огромное количества ранее неизвестного вина крепостью 16–18?. Первый напиток — «Солнцедар». Сам я пару раз пробовал «Солнцедар», не хуже и не лучше традиционного отечественного портвейна. Первые партии приняты «рядовым пьющим» с одобрением, затем «Солнцедар» начали возить в бочках, цистернах, разливать по бутылкам на месте применения, в результате массовые отравления со смертельным исходом. Теперь никто и не помнит о таком вине. Чуть позже появился «Агдам», мало отличающийся по вкусу и убойной силе, но продержался на десяток лет дольше «Солнцедара». Были и другие массовые креплёные вина, например, «Анапа».

Заканчиваю тему креплёных вин, которые пью очень редко, опытом дегустации хереса, много раз упоминаемом в произведениях предреволюционных писателей (например, у Чехова). После окончания симпозиума в Ворошиловграде в ресторанном меню увидели херес. Принесли бутылку марочного хереса, на этикетке изображения десятков медалей. Втроём не смогли осилить бутылку, удивительно невкусное вино (крепкое ~ 20? сахар до 1 %). Лет через 20 ещё раз попробовал херес из красивой бутылки, мнение не изменилось. Похоже, не понимаю вкуса, может быть надо пить напёрстками, но никому херес не рекомендую.

Несмотря на то, что пришлось попробовать все виды спиртных напитков, остаюсь убеждённым сторонником сухих вин.

В Ленинграде в 1976 г. я нашёл отличный фирменный магазин «Грузинские вина», здесь впервые попробовал первосортные (не те, что продавались в Сибири) «Цинандали», «Гурджаани», «Напареули», всех названий не запомнил. В Ленинграде открыл для себя, что при посещении сауны лучше пить сухое вино, чем пиво. Из молдавских сухих вин — лучшие из тех, что мне приходилось пить, «Алиготэ» (белое) и «Каберне» (красное). В 70-е магазины в Тюмени неожиданно переполнились красным и розовым сухим вином из Алжира, по-видимому, больше нечем было расплачиваться за поставки оружия. Тюменцы алжирское вино игнорировали, даже когда его разрешали продавать после контрольного времени (существовал строгий порядок продажи спиртных напитков с 11 до 19 часов). В первых поставках было неплохое вино (арабскую вязь названий на тёмных бутылках прочитать не могли ни продавцы, ни покупатели), цвет фольги вокруг пробки соответствовал цвету вина, мы с Витей Кучерюком предпочитали розовое. Через некоторое время вино из Алжира начали привозить танкерами, в СССР бутилировать. Вот это уже были мерзкие напитки, по слухам, случалось много отравлений. Сам не сталкивался, но покупать алжирское вино перестал.

В завершение темы ещё раз подчеркну: умеренное потребление алкоголя имеет немало положительных моментов. Определив свою меру, необходимо проявлять волю, не поддаваться на уговоры и ограничить приём алкогольных напитков. Не хвастаюсь, в целом мне это удавалось, чего и всем желаю, особенно молодым, нередко переоценивающим возможности собственного организма и считающим, что им «море по колено». В тюменские 27–36 лет, когда сплелись в клубок рабочие и семейные неурядицы, потребление алкоголя выполняло функции, прежде всего, психологической разгрузки организма.

Профессиональный тупик

Уважаемый читатель! Из предыдущего текста хорошо заметны метания молодого доцента, стремление утвердить «своё место под солнцем». Девятилетний «бег с препятствиями» проходил в Тюмени с переменным успехом.

Объём выполненной научной работы, на мой взгляд, достаточен для оформления диссертации, ректорат активно загонял в двухлетний творческий отпуск — докторантуру. Но в 1973 г. прошла очередная «революция» в Высшей Аттестационной Комиссии (руководителем назначен профессор Кириллов-Угрюмов). ВАК, под благим намерением повысить качество диссертаций сделала практически невозможным успешную защиту докторских диссертации без столичной научной крыши. Государственная власть опомнилась лет через 15, когда исчезли доктора наук самого работоспособного возраста 35–50 лет. В 90-е годы другая крайность, докторскую степень получали люди, которые в 70-е, возможно, не защитили бы и кандидатской диссертации. Хаос в России стимулировал многих «деловых», политиков к получению учёной степени, учёного звания любым путём, как когда-то руководители разного уровня добывали дипломы о высшем образовании. Не столько обидно, как противно!

Лизать задницы даже крупных научных черепов не приспособлен, не тот характер. И всё-таки сделал две попытки выйти на столичную научную элиту. Первый раз я обратился в октябре 1975 г. к профессору ленинградского технологического института О.Ф.Гинзбургу, куратору группы повышения квалификации. На просьбу оценить мою тематику, уровень и объём выполненной работы Гинзбург, не дослушав обращение, начал рассуждать: почему все приезжие с периферии стремятся защищать докторские диссертации? После такого приёма у меня даже отпало желание заниматься по утрам обработкой эксперимента и написанием статей, в дневнике бесконечная тема скуки. Цитирую типичные мысли, записанные в Ленинграде.