Эрвин Полле - Четыре жизни. 1. Ученик

Эрвин Гельмутович Полле

Четыре жизни. 1. Ученик

Школьник

Первые пять лет жизни в Уштобе (родился 11.03.1941 г.) помню смутно, больше по рассказам мамы и тёти Муси. Ясли, детский сад, многочисленные детские болезни… Время трудное, голодное, мама работала на износ. Даже в Германии, через полвека, они вспоминали мой конфуз в 3-4-хлетнем возрасте. «Мама! Я обкакался!» И горькие слёзы.

Несколько моментов запомнил хорошо. Празднование Нового, 1945 года. В качестве ёлки наряженный ватой и игрушками саксаул (по-моему, берёза или тополь больше напоминают ель), взрослые выпивают за приближающуюся победу. «Ёлка» загорается, тушат одеялами, большая часть красивейших (так мне тогда казалось) довоенных стеклянных игрушек разбита.

К территории железнодорожной больницы примыкал отличный яблоневый сад (апорт, лимонки…). Сторож поймал мальчишку лет 6–7, взял за ноги и головой об землю. Ужас!..

Уштобе. 1942–1944 гг. Ясли, сад. Внизу слева трагически погибшая дочь тёти Муси Вельда.

Приезд папы летом 1946 г. в необычной американской одежде и без подарков, украденных на вокзале Новосибирска при пересадке с транссибирской магистрали на Турксиб (воры разрезали рюкзак в толпе у билетной кассы).

Папа перевёз семью (маму и меня) в Челябинск, с трудом получив специальное разрешение. Помню, как мы оказались в комнатке при больнице Челябметаллургстроя. Именно на этой стройке металлургического гиганта папа отбывал принудительную трудовую повинность. Запомнился ленинградский профессор-хирург А.А.Руш тоже трудармеец, в тяжелейших лагерных условиях учивший папу мастерству хирурга. Профессор развлекался по моему адресу: Маруська приехала (на мне была вязаная шапочка, полностью закрывающая щёки).

В ноябре 1946 г., родителей принудительно отправляют на великую «атомную» стройку. Создающийся гигантский объект вместе с жилой застройкой закодирован как Челябинск-40 (в настоящее время Озёрск).

Жильё — одноэтажный барак на берегу большого озера, прямо напротив красивая церковь города Касли, знаменитого на весь мир изделиями из чугуна. В бараке комнат 20 с общим коридором, нас подселили к семье с телёнком. Помню, как я удивлённо смотрел на облегчающееся посреди комнаты животное. Через пару недель нас переселили в отдельную комнату этого же барака.

Челябинск-40. Начало 1947 г. Лыжник на фоне жилого барака.

Дружат родители (мама справа), дружат дети.

Из первых впечатлений, кроме писающего телёнка, запомнил огромное количество побирающихся и калек, стучащих в двери, а ведь меня закрывали одного на целый день, когда не исполнилось и 6 лет. Рыбаки, вылавливавшие на знаменитой ныне своей радиоактивной грязью речке Теча у искусственной запруды большим сачком крупную рыбу. Обилие доступных даже дошколятам раков в озере. Необычные игрушки (американские палочки, шарики, высекающие искры…).

Когда мне становилось скучно в закрытой на ключ снаружи комнате, через форточку вылезал на улицу и свободно бегал с друзьями дошкольного возраста (папа с мамой узнали об этом в Германии в 90-е). Друзей-ровесников почти не помню, в 2005 г. один из них Рольф (ныне Владимир) Изаак прислал электронный привет из Ташкента, обнаружив в интернете мои воспоминания. Друг из детства наступил на мою «больную мозоль», никогда не принимал мотивы изменения фамилии и имени, связанные с национальностью. Глубоко убеждён, человек должен гордиться своей национальностью, фамилией и именем, которые подарили ему родители вместе с жизнью. Не могу понять, к примеру, кузенов, родных братьев Ремезовых (отличная русская фамилия), поменявших отцовскую фамилию на немецкие, причём разные, под предлогом, что это нужно для детей. Об изменении фамилий своих племянников, детей Вельды, говорил выше. Люмпенские иллюзии! В определённые исторические периоды русский немец в России всегда будет «Фриц», а в Германии «русской свиньёй», независимо от имени и фамилии. Как в старом еврейском анекдоте «…бить будут не по паспорту, а по морде!»

Путешествия через форточку могли окончиться печально, слава богу, обошлось. Конкретные примеры. Однажды перевернулся плот, на котором нас было трое. Я — единственный, совсем не умевший плавать. Хватило самообладания по дну под водой пешком выйти на берег. Родители узнали об этом факте только из моих литературных «изысков».

Другой случай. Пацаны развлекались, кидая палками или камнями в редкие проезжающие машины, и убегали. И вот я длинной палкой ткнул в окно «Победу», водитель остановился и за мной. С разбега так растянулся, что разбил в кровь лицо, живот и коленки. Поделом! Водитель не тронул, похоже, сам за меня испугался.

Через начальника стройки Челябинска-40 и центральное ведомство Берии в Москве в 1947 г. удалось выписать бабушку с лесоповала в районе Котласа Архангельской области. Приезд бабушки помог родителям решить «мою проблему».

Вскоре переехали в другой барак, но уже в двухкомнатную квартиру в торце сооружения, общим на два барака сараем и уличным деревянным сортиром на 10 очков. Крылечко с видом на прекрасное озеро. В озере много рыбы и раков (вода ещё не загажена радиацией, через два года, после пуска атомных объектов, раки исчезнут).

Почти каждый вечер, после работы папа брал меня с собой на рыбалку. Первое время неплохо клевало (чебак, окунь). Леску достать нельзя было, и делали её из 5–6 связанных кусков хирургического кетгута (операционный шовный рассасывающийся материал), который папа приносил с работы, получалась пародия на нормальную леску, кетгут набухает в воде. Удилища — засохшие ошкуренные ветки ивы. Дождевых червей заготавливал заранее. Без рыбы домой не возвращались, приносили на кукане (любопытная деталь, так как позже я никогда не использовал кукан для пойманной рыбы), кошке всегда хватало — это точно. Почему-то запомнил, как в плохую погоду уже на берегу (на подмостках) у меня оторвался крупный окунь. В первые годы в Челябинске-40 были популярны рыбалка ночью с острогой на щук (меня не брали) и ловля раков. Боже мой, сколько же там было раков, если с одним-двумя ровесниками мы запросто налавливали ведро раков под камнями и корягами (инструмент — обычная острая вилка, привязанная к палке) и ставили на костёр варить.

Ещё увлечение — коллекционирование жуков и бабочек, бегал с сачком по берёзовым рощицам невдалеке от дома. Бабочек прикалывал к листу бумаги, а жуков складывал в коробочки. Однажды майские жуки ночью расползлись и начали летать по квартире. Скандал, бабушка утром «навела порядок», жуков в доме не стало. Несмотря на коллективное воспитание, любовь к сачку осталась и однажды в своих любимых местах (берёзы, папоротник…) обнаружил колючую проволоку. Началось (или завершалось) оконтуривание секретного города, вооружённая охрана на каждом шагу. Помню, как по замёрзшему озеру катались шести — семилетние мальчишки на лыжах и откуда-то охрана с автоматами: «Назад!» Кстати, Челябинск-40 строился очень быстро. На берегу озера, метрах в двухстах, от нашего барака построили парткабинет с большой библиотекой, которой я интенсивно пользовался. Город затягивался в асфальт, появились проспекты Сталина, Берия, большие дома. Исчезли нищие и калеки (тогда я не понимал, куда они делись, а их просто вышвырнули «за забор»).