Лев Толстой. Свободный Человек - Павел Валерьевич Басинский
— Какой интерес знать, что Христос ходил на двор? — говорил он. — Какое мне дело, что он воскрес? Воскрес — ну и господь с ним! Для меня важен вопрос, что мне делать, как мне жить!»
Неудача с «Переводом» Евангелия стала для Толстого своего рода наказанием за отречение от литературы. Великий писатель не мог существовать вне литературы. Не мог свободно жить и дышать без нее. И это тонко почувствовал его литературный соперник Иван Тургенев. В 1883 году он умирал на даче Виардо в Буживале. Страдания его были ужасны, они прекращались только после очередного впрыскивания морфия. Но когда до него дошел слух, что Толстой отказался от литературы, Тургенев написал письмо, которое является эталоном мужества и благородства писателя. За одно это письмо можно простить Тургеневу все его слабости:
«Милый и дорогой Лев Николаевич. Долго Вам не писал, ибо был и есмь, говоря прямо, на смертном одре… Пишу же я Вам, собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником, — и чтобы выразить Вам мою последнюю искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! Ведь этот дар Вам оттуда же, откуда всё другое… Друг мой, великий писатель русской земли, внемлите моей просьбе! Дайте мне знать, если Вы получите эту бумажку, и позвольте еще раз крепко, крепко обнять Вас, Вашу жену, всех Ваших, не могу больше, устал».
Толстой не ответил.
Отречение от государства
В 1881 году Толстой приобретает самого могущественного врага, которого только можно было приобрести в то время (кроме царя, разумеется), — обер-прокурора Святейшего синода, главного идеолога империи Константина Петровича Победоносцева.
В пятидесятые годы после публикации очерков из Севастополя, которые так понравились Александру II и его сыну, тогда еще юному цесаревичу, у Толстого были все возможности стать если не придворным писателем, то обласканным царским двором. Взойдя на трон, Александр III не забыл своего раннего восхищения творчеством Толстого и оставался его поклонником даже в то время, когда он взбунтовался против Церкви и государства. Выражения «мой Толстой», «моего Толстого попрошу не трогать» были естественными в устах царя. Есть свидетельства, что он плакал во время художественной читки пьесы «Власть тьмы». Впрочем, это не помешало цензуре запрещать ее к постановке в публичных театрах (можно только на домашних!) в течение без малого десяти лет. Сразу после ее написания в 1886 году в Александрийском театре уже полным ходом шла подготовка к премьере: были распределены роли, готовились к репетициям… Но вмешался Победоносцев. Пьеса шла в Берлине и Париже, Италии, Швейцарии и Голландии. Но не в России. Писатель и журналист Владимир Алексеевич Гиляровский сочинил по этому поводу стихотворный экспромт:
В России две напасти:
Внизу — власть тьмы,
А наверху — тьма власти.
Что же столкнуло этих людей, Толстого и Победоносцева? Каждый из них был личностью незаурядной. О Победоносцеве можно говорить что угодно, но он был человек безусловно умный и образованный. Он прекрасно разбирался не только в российской политической ситуации, но и европейской, читал все главные европейские газеты. Он был, конечно, бóльшим знатоком в области православной литературы, чем Толстой, и искренне любил русскую Церковь. Он был человек глубоко нравственный. Невозможно представить, чтобы Победоносцев получил взятку и даже чтобы кто-то осмелился ему ее предложить. Он умел отделять личные интересы от государственных и искренне болел за державу.
Он был воспитателем двух великих князей, сыновей Александра II — Николая и Александра. Но Николай, на которого он возлагал большие надежды, скончался в 1866 году. Это был страшный удар для Победоносцева, которому откровенно не нравились реформы Александра II, и он этого не скрывал.
«На него была надежда, — писал он после смерти цеcаревича Николая своей конфидентке Анне Тютчевой, дочери поэта, — мы в нем видели противодействие, в нем искали другого полюса. Эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет Его святая воля…»
«Мы» — это, вероятно, московская партия славянофилов, которой благоволил Победоносцев, будучи антизападником.
Победоносцев не любил Александра II не только за реформы, но и за, как он считал, аморализм. После смерти жены, не дожидаясь истечения года траура, государь вступил в морганатический брак[28] с Екатериной Долгоруковой, с которой имел четверых внебрачных детей.
Победоносцева также раздражало холодное отношение Александра II к православию. Он был оскорблен, когда тот запретил наследнику престола в 1867 году поехать в Москву на похороны митрополита Филарета. Туда уже отправился другой его сын, великий князь Владимир, и государь решил, что этого вполне достаточно.
Гибель царя 1 марта 1881 года от взрыва бомбы, брошенной ему под ноги членом партии «Народная воля» Игнатием Гриневицким, была объективно выгодна Победоносцеву. Она позволяла свернуть реформы и критиковать весь либеральный Комитет министров (Михаила Тариеловича Лорис-Меликова, Дмитрия Алексеевича Милютина, Александра Агеевича Абазу и др.).
Его личное влияние на нового императора было очень весомым. И Победоносцев воспользовался этим. Успех террористического акта против Александра II позволил Победоносцеву внушать Александру III, что необходимо, по выражению другого консерватора, Константина Николаевича Леонтьева, «подморозить» Россию. И это удалось. На четверть века, писал Александр Блок, «Победоносцев над Россией / Простер совиные крыла». Едва ли не первым, кто пытался помешать ему, стал Толстой.
Вспомним, что испытал он, увидев в марте 1857 года смертную казнь в Париже. Ужас и отвращение! И даже не столько от самой экзекуции, сколько от атмосферы, в которой она происходила. Толстой ненавидел насилие любого рода. Но насилие, совершаемое «по закону», то есть заведомо оправданное и даже освященное (ведь на казни обязательно присутствовал священник), было ему особенно отвратительно!
Толстой гордился тем, что по указу императрицы Елизаветы Петровны от 25 мая 1753 года перестала применяться смертная казнь по отношению ко всем уголовным преступникам, включая убийц. В этом плане Россия оказалась прогрессивнее Западной Европы, отменившей смертную казнь во второй половине XX века.
Но указ Елизаветы не означал, что от смертной казни освобождаются политические преступники, посягнувшие на «спокойствие государственное, безопасность Престола и Святость Величества». Казнили и Пугачева, и декабристов. И петрашевцев, в том числе Ф. М. Достоевского, могли бы казнить, если бы не помилование.
Всё это Толстой прекрасно понимал. Тем не менее в марте 1881 года он пишет новому императору письмо с просьбой не казнить убийц его отца. Это было неслыханным вызовом!
Непосредственный убийца царя Гриневицкий скончался от ранений, полученных от брошенной им бомбы, в тот же день, что и его жертва. Но пятеро
