Гамсун. Мистерия жизни - Будур Наталия Валентиновна
Уезжать же из дома писателю приходилось по необходимости – в том нет и не может быть никаких сомнений. Не писать он не мог не только потому, что литература была его призванием и жизненной необходимостью, но еще и потому, что переиздающиеся старые и выпускающиеся новые книги были для семей Гамсуна (и новой, и старой, которой он продолжал помогать) основным доходом, на который они жили.
Все тому же Немировичу-Данченко все в том же 1911 году Гамсун пишет:
«Спасибо за хорошую новость. Замечательно, что "В тисках у жизни " делает полные сборы! Даже по повышенным ценам! Я буду очень рад получить в мае, в конце сезона, деньги, в которых я очень нуждаюсь. Я купил маленькую усадьбу, но дом надо перестроить, да еще там нет ни лошади, ни плуга, ни коровы, ни теленка. Все это надо покупать постепенно. Кроме Вас мою пьесу ставит в Берлине директор Макс Рейнгарт, а также 12 других театров Германии, Австрии и многие театры в Европе и Америке. Так что денег на мою долю, вероятно, придется достаточно».
Домой Гамсун всегда возвращался с ворохом подарков. Он никого не забывал и не обижал, даже слуг. Так, няне детей он мог привезти передник, а горничной – красную бархатную блузу. Конечно, больше всего подарков перепадало малышам. Им заботливый отец чаще всего дарил всевозможные заводные игрушки: паровозики, кареты, машинки.
Но даже приезды домой с подарками вызывали иронию и недовольство Марии, которая страшно ревновала мужа. Она вспоминала:
«Кнут вернулся домой из Будё.
Позади осталось "Местечко Сегельфосс”. Чемоданы, сундуки и коробки валялись на полу дома в Скугхейме. Победитель привез с собой подарки всем домочадцам. Была ли жена когда-нибудь больше поражена таким бесподобным манто? Во всяком случае, не на этой стороне полярного круга. Я достала его из огромной коробки, оно было необычайно длинным и широким, из черного бархата, плотного и матового, с блестящей шелковой подкладкой, отороченное сверху и снизу мехом. "Это скунс”, – сказал поучительным тоном Кнут. Разве я имею представление о мехе? Ателье в Будё долго трудилось над ним, под «личным присмотром» Кнута, как он сам сказал.
Так что теперь я могла лишь облачиться в этот наряд, проехаться по дороге и убить наповал все живое от Скутвика до Транё»[126] .
Частые отлучки из дома постепенно сделали свое дело, и недовольна теперь уже была не только жена, но и дети: в один прекрасный день Мария сообщает мужу: «Малыши перестали о тебе скучать». Гамсун пришел в ужас – и попытался решить проблему, построив в 1916 году небольшую избушку на окраине усадьбы, в которой и стал уединяться.
Туре Гамсун писал:
«Отец уезжал, чтобы иметь возможность работать. Ему приходилось нелегко, дом был слишком мал, мы, дети, мешали ему либо своими слезами, либо своими играми. А он не терпел никаких помех, как приятных, так и неприятных. Мне было четыре года, когда родилась Эллинор. Просторнее и тише у нас от этого не стало.
Но отцу очень хотелось жить дома. Он построил себе в отдалении крохотный домик, будочку, с одной комнатой и островерхой крышей. Там он и работал, и никто не смел к нему туда приходить. Няне велели гулять с нами в другой стороне, чтобы нам не взбрело в голову убежать от нее и ворваться к нему в его будочку. А если мы все-таки прибегали к нему, у него не хватало духу нас прогнать. Однако я помню, что иногда он сам брал меня на руки и нес к себе. Это бывало в трудные для меня минуты, когда другие способы утешения уже не помогали. И тогда страшные царапины и шишки на лбу превращались в истинное удовольствие.
Я помню, что в будочке у отца были красивые книжки с картинками. И коробочки, в которых хранились разные редкости. Например, зеленая деревянная змейка, выглядевшая совсем как живая. Или большая коробка с пуговицами, и пуговицы эти были одна красивее другой. Я находил то пуговицу с рогом, то с собачкой, то с красным камешком, радовался, когда мне попадалась уже знакомая пуговица, и, по-моему, отец радовался не меньше меня. И еще там находилась шкатулка со всякими предметами, которые он подбирал на дорогах и тропинках. Шурупы, гвозди, подковы, пряжки, стеклянные бусинки. Он хранил такие находки до самой смерти»[127] .
Гамсун очень любил свою семью, жену и детей, но жить с ним, конечно, было трудно.
Мария Гамсун вспоминала:
«Однажды в юности он дал мне наставление о том, как жить в браке. Он сказал тогда: "Я женат не на всякой и каждой!” В его словах, возможно, была доля самомнения. Но мне кажется, что оно было правильно. Я следовала его наставлению, и вот теперь я гораздо слабее своей судьбы.
Но светит крошечная звезда, воспоминание, которое немного возвышает меня в моих глазах. Когда Кнут написал «Детей века», он решил совершить поездку в Кристианию. Длинное путешествие из Хамарёя, сперва местным пароходом, затем пароходом-экспрессом, наконец, поездом. Туре было больше года, мы с ним тоже собирались поехать в Кристианию. Я безмерно радовалась поездке, в особенности тому, что смогу показать свое маленькое чудо родителям, которых не видела много лет. На пароходе-экспрессе между Будё и Трондхеймом мы все заболели морской болезнью. Сойдя на сушу, мы почувствовали, что болезнь постепенно отступает. Мы остановились в отеле «Британия», и Кнут, к моему изумлению, вызвал доктора, чтобы тот осмотрел меня и мальчика. Нам нужно было соблюдать постельный режим, пить только холодное снятое молоко, нам нельзя было ехать на поезде в Кристианию. Таков был приказ врача.
Я поняла, что Кнут хочет ехать дальше один. Мне хватило ума, чтобы разгадать всю эту комедию. После многих лет он хотел встретиться с друзьями, развлечься.
Я считаю своей небольшой заслугой то, что осталась в гостиничном номере в Трондхейме, пока он не вернулся, и уехала домой в Хамарёй со своим разнаряженным малышом, не сказав ни слова. Не знаю, но, наверное, не «каждая и всякая» поступит, как я»[128] .
* * *
За годы жизни в Хамарёе Гамсун написал еще два романа, дилогию «Дети века» (1913) и «Местечко Сегельфосс» (1915).
Гамсун неслучайно писал дилогии и трилогии, поскольку ему казалось важным изобразить «поток жизни», и хроникальность была ведущим принципом построения романов. Действие развивалось постепенно и строго последовательно, прыжки во времени были невозможны. Сюжет подобен мозаике, которую необходимо сложить из кусочков-эпизодов. И именно благодаря такой мозаичности появлялось ощущение реальности жизни, ибо и каждый человек проживает каждую минуту отведенного ему времени, не имея возможности посмотреть на себя со стороны.
Критики писали, что романы Гамсуна предвосхитили поэтику романа-потока, возникшего после Первой мировой войны.
Произведения Гамсуна отличает большое количество главных героев, истории которых описываются в почти независимых друг от друга сюжетных линиях.
В романах о местечке Сегельфосс писатель рассказал о двух богатых семействах, чьи судьбы помогли ему изобразить «борьбу между аристократами и крестьянами».
Семейство владельца поместья Сегельфосс лейтенанта Виллатса Хольмсена – это олицетворение старых времен, уже уходящих в прошлое.
Противостоит ему торговец Тобиас Хольменгро, прибывший на землю своих предков откуда-то из-за океана, как он утверждал, из Мексики. Он – мифический герой, окруженный ореолом сказочности. Его жизнь – сплошная загадка. Он приезжает в Сегельфосс с двумя детьми, рожденными от индианки, покупает у разорившегося Хольмсена его поместье, строит мельницу и причал для океанских пароходов. Именно благодаря ему небольшой рыбачий поселок превращается в современный город. Хольменгро олицетворяет дух нового времени, он типичный предприниматель, верящий в технический прогресс.
Гамсуну Хольменгро, безусловно, нравится – он человек, всего добившийся в жизни самостоятельно, но он давно утратил связь с родной землей, а потому не может вновь прорасти в нее корнями. Он потерял сам источник жизни, который писатель видел в крестьянском существовании, единственной альтернативе буржуазной цивилизации.
