Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

«… насильственное посягательство на изменение в России… установленного законами основными образа правления путём вооружённого восстания».

Обвинение по тем временам очень серьёзное.

В «Повестке», приложенной к копии обвинительного акта, говорилось:

«… объявляется вам: 1) что в семидневный срок со дня вручения вам упомянутой копии вы обязаны донести до сведения палаты, избрали ли вы кого-либо себе защитником и не желаете ли, чтобы какие-либо лица, сверх указанных в предъявленном вам списке, были вызваны в качестве свидетелей и по каким именно обстоятельствам…»

Сохранилась расписка:

«1909 года мая 1 дня обвинительный акт и список получил В.В.Маяковский».

В тот же день (1 мая) в Петербурге завершился процесс по делу бывшего директора Департамента полиции Алексея Александровича Лопухина, обвинённого в государственной измене (выдаче партии эсеров факта служения полиции их лидера Евно Азефа). Лопухин был осужден на 5 лет каторжных работ с лишением всех прав состояния. Впрочем, Сенат, рассмотрев апелляционную жалобу, заменил каторгу ссылкой в Минусинск.

А Маяковский стал готовиться к предстоящему суду. Сестра Людмила писала:

«Нужно было заботиться о защитнике, я обратилась к партийным товарищам Володи и получила два адреса юристов, которые бесплатно защищали революционеров. Я обратилась к Лидову. Он принял меня сердечно, внимательно выслушал и сказал: „Ничего, не беспокойтесь, выцарапаем по малолетству“».

4 мая Маяковский уведомил судебную палату:

«Довожу до сведения 3-го уголовного департамента Московской судебной палаты, что защитником своим я избрал Петра Петровича Лидова… Вызывать же дополнительных свидетелей не желаю».

Вручив судьям эту бумагу, Маяковский – вновь вместе с матерью и сёстрами – с энтузиазмом принял участие в очередной революционной акции.

А россияне в это время читали и перечитывали стихотворение поэта-символиста Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева), названное «Пепел, Россия, отчаянье» и посвящённое Зинаиде Гиппиус:

«Довольно: не жди, не надейся —

Рассейся, мой бедный народ!

В пространство пади и разбейся

За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья.

Позволь же, о родина-мать,

В пустое, сырое раздолье,

В раздолье твоё прорыдать…

Туда, – где смертей и болезней

Лихая прошла колея, —

Исчезни в пространстве, исчезни,

Россия, Россия моя!»

Глава шестая

Бунтарство и охранка

Побег каторжанок

Через несколько дней после того, как рытьё подкопа под Таганскую тюрьму было прекращено, к Исидору Морчадзе пришёл незнакомый ему человек, назвавшийся Василием Калашниковым, и принёс письмо от Елизаветы Матье, сидевшей в Новинской тюрьме.

Новинская женская каторжная тюрьма находилась на Новинском бульваре Москвы. Тринадцать революционерок-подпольщиц, приговорённых за терроризм к каторжным работам, дожидались в ней высылки по этапу. Елизавета Андреевна Матье, осуждённая на четырёхлетнюю каторгу, была одной из них. От имени всех сидевших с нею каторжанок она просила организовать им побег.

Исидор Морчадзе, уже привыкший откликаться на своё новое имя – Сергей Коридзе, впоследствии писал:

«Здесь положение было более серьёзное и сложное. Разгул реакции был настолько громадный, что всё это отражалось первым делом на тюрьмах, на политических узниках.

Дело дошло до того, что каторжанки женской Новинской тюрьмы решили в знак протеста против издевательств над ними применить массовое самоубийство. Получив такое письмо от них, мы все, их друзья на воле, заволновались, конечно, и, чтобы не случилось этого, решили ободрить их всех обещанием побега, не имея для этого ничего на руках».

Сначала заключённые (девять эсерок, четверо социал-демократок, двое анархисток и двое беспартийных) сидели в камере, где вместе с ними находились две уголовницы с дочерьми 3 и 4 лет. Через какое-то время в камере осталось тринадцать каторжанок.

Руководство партии социалистов-революционеров больше всего беспокоила судьба 24-летней Натальи Сергеевны Климовой, члена исполнительного комитета Боевой организации эсеров-максималистов. За участие в подготовке и проведении взрыва на даче Петра Аркадьевича Столыпина 12 августа 1906 года она была приговорена к смертной казни через повешенье, которую ей заменили бессрочной каторгой. Для руководства делом освобождения каторжанок (и Климовой – в первую очередь) в Москву из заграницы прибыл представитель Центрального комитета партии эсеров. Морчадзе и Калашников, которым было поручено организовать побег, звали его «генералом».

Морчадзе писал:

«После долгих усилий и проектов наконец был выработан план побега… Он заключался в следующем. При помощи Тарасовой (надзирательница тюрьмы, помогавшая бежать заключённым), запасаемся своими ключами от тюремной камеры № 8, в которой сидели каторжанки, а также ключом от конторы, через которую нужно было пройти бежавшим. Посредством неё же переправляем в тюрьму платье, деньги и всё прочее, необходимое для побега».

Других надзирательниц предполагалось усыпить, угостив их специально принесённым тортом со снотворным. Ивана Фёдорова, единственного мужчину надзирателя, было решено напоить пивом (со снотворным же).

Исидор Морчадзе:

«В то время я не жил у Маяковских из конспиративных соображений, но все они, Маяковские, были посвящены в мои планы, вся семья Маяковских, включая и Володю, помогала мне».

Ситуация вновь на удивление парадоксальная. Ещё совсем недавно Александра Алексеевна Маяковская писала в прошении московскому градоначальнику: «… мы люди исключительно труда, не принимающие никакого участия в каком-либо преступном деянии». И вот теперь вся её семья помогала готовить побег уголовных преступниц, виновных в смерти многих людей, в том числе совершенно невинных. Среди собравшихся бежать террористок двое были приговорены к смертной казни через повешенье, заменённой бессрочной каторгой.

Участие в этой опаснейшей затее подпольщиков вполне могло стать для Володи Маяковского той булавкой, о которую совершенно случайно укололся его отец. Безумно боясь заразиться смертельно опасным микробом, Маяковский практически перестал обмениваться рукопожатиями, двери открывал рукой, засунутой в карман пиджака, и стал очень тщательно мыть руки. Однако антиправительственная деятельность так сильно манила своей романтичностью, что отказаться от участия в ней он не мог. К тому же ему казалось, что он научился искусно заметать следы. Но коварная «булавка» караулила его чуть ли не на каждом шагу.