Монах - Михаил Константинович Зарубин
— Карнаухов!
Стал озираться на крик, и тут кто-то крикнул еще громче:
— Иван! Карнаухов!
Иван крикнул в ответ:
— Я здесь!
Перед ним расступились, и он оказался перед пожилым майором.
— Сколько можно кричать? — незлобиво, устало сказал майор, — зайди.
Иван зашел в комнату, ему показали графу в толстом журнале, где надо было расписаться, и отдали военный билет.
— Я свободен? — спросил он.
— Как птица, — махнул рукой майор.
Он пробился через толпу призывников и вышел на крыльцо, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Посмотрел на часы, прикидывая, сколько времени осталось до поезда, и хватит ли его, чтоб заскочить в магазин и купить заказанные гостинцы. Спрятав документы во внутренний карман, он тронулся в путь.
— Иван! — вдруг услышал он. Повернувшись, он с удивлением посмотрел на незнакомого парня, который его окликнул.
Без волос он выглядел совсем мальчишкой: лопоухий, маленький, худой, круглолицый, нос и щеки густо усеяны веснушками. У парня были ясные, слегка прищуренные глаза, не голубые, не серые, скорее, светло-зеленые, какие-то кошачьи.
— Ты не узнаешь меня?
Иван вопросительно смотрел на юношу.
— Да Петька я, Комаров.
И снова до Ивана не дошло.
Вдруг он ткнул чуть ли не в нос Ивану свой указательный палец и сказал громким срывающимся голосом:
— Я же твой кровный брат, неужели забыл?
И здесь Ивана пробило.
— Господи, Петька! Откуда ты? Как здесь оказался? — Они обнялись. Иван не мог поверить, что это тот самый Петька Комаров, которого он спас от смерти много лет назад. Этот паренек ничем не напоминал забитого, болезненного ребенка, которого собственные родители чуть было не отправили на тот свет.
— Что ты делаешь здесь?
— Меня забирают в армию.
— Живешь в Междуреченске?
— Да, работаю слесарем на шахте. А ты где живешь?
— Живу-то я в Иркутске, а сейчас на производственной практике. Приехал сниматься с военного учета.
Разговор старых друзей явно не клеился.
— Петя, а разве тебе можно в армию? — Иван пальцем показал на голову.
— «Можно», «нельзя» — разве нас спрашивают? А главное — я сам хочу пойти в армию.
Они отошли от военкомата и выбрали в сквере пустую лавку. Поначалу они даже не знали, о чем им говорить? И только когда заговорили о своей родной деревне, тут их и прорвало. Они говорили взахлеб, перебивая друг друга, стараясь рассказать как можно больше и подробнее.
— Иван, ты давно из деревни?
— Уже шестой год, я уехал перед смертью мамы.
— Тетя Аня умерла?
— Умерла. Как ты здесь оказался, Петя?
— Когда бабушка умерла, я попал в детдом. После детдома закончил профтехучилище, получил корочки слесаря и уехал, куда подальше. Ты знаешь, Иван, я так мечтал о нашей встрече. Поначалу у бабки мне плохо было. Ложусь вечером, закрываю глаза, и вижу наш дом, сеновал, где мы ночевали с тобой. Свежее сено, запах обалденный, старая шуба, которой мы укрывались, а ты все старался на себя ее перетащить… Помнишь лавочку у дома? А Гошку Погодаева помнишь? Интересно, он так же на гармошке наяривает?
— Я тоже многое помню, Петя. Все время мать вспоминаю, и почему-то по воскресеньям. Она в воскресенье с утра всегда была дома. Просыпаюсь и слышу, как она что-то стряпает на кухне, пахнет чем-то вкусным. Радостно на душе. Закрываю глаза и почти засыпаю, а на стенке за печкой пробегают блики света. Это сестры открыли створки окна. На печке жарко, тихо. Слышу, как в сенях скулит Жучка, ждет, когда я вынесу ей что-нибудь поесть. Встаю, выхожу во двор, а там — море солнца…
— А помнишь, как мы с тобой по вечерам залезали на крышу? Смотрели на звезды, Луну, и рассуждали: какой мир огромный, сколько в нем людей, и все видят эту же Луну. Мне всегда казалось, что, когда я смотрю на Луну, то как бы пересекаюсь со взглядами других людей, из разных уголков мира…
— Когда ты уходишь в армию?
— Через три дня.
— А живешь с кем? Не женат еще?
— Живу в общаге, пока один. В детдоме дружил с одной девчонкой, но это в прошлом.
— Петя, меня на разъезде ждет девушка. Мы давно уже вместе, надеюсь, к Новому году поженимся. Поехали со мной, погостишь у нас пару дней, а потом дуй в свою армию…
— Да я не против. Только бы перекусить где-нибудь.
— Десять лет прошло, а ты все такой же голодный?
— Извини, друг, ничего не могу с собой поделать.
— Пошли, может, на вокзале что найдем.
Забежав в промтоварный за покупками, и простояв в очереди за билетами, они с трудом успели на поезд, поэтому перекусить друзьям так и не пришлось. Немного отдышавшись, пошли в вагон-ресторан. Заказали себе «царский» ужин и бутылку вина. Ели обстоятельно, не торопясь. Чуть выпив, Петя стал повторять уже сказанное:
— Слышу твою фамилию, а в голове как молния сверкнула, неужели ты? Смотрю — похож, только возмужал, конечно. Прямо мужик настоящий.
Они смотрели друг на друга, узнавая себя и не узнавая. Они еще не умели по-настоящему, по-взрослому выражать свои эмоции, не могли подобрать нужных слов. Их жизни стали такими разными. Сейчас им очень хотелось, чтобы нити, соединившие их когда-то в детстве, не истончились совсем, не порвались окончательно, оставив лишь боль и воспоминания. Их разговор все равно сводился к тому, что сохранила детская память: деревня, школа, учителя, лес, река, грибы и ягоды… О родителях-изуверах, искалечивших когда-то Петьку, они не говорили. Иван только спросил, словно невзначай: как голова? Болит? Петя ничего не ответил, только утвердительно кивнул головой.
За окном вагон-ресторана мелькали деревья, одиночные домишки, почерневшие от времени и погоды. Кое-где поблескивали белые пятна снега. Рассчитавшись с официантом, они пошли к выходу. В это время дверь ресторана с шумом распахнулась, и Иван лицом к лицу столкнулся с парнем, с которым не так давно разбиралась «Баба Тоня». Он был навеселе, его компания тоже. Увидев Ивана, он загородил проход и стал кривляться:
— О, какие люди! И без охраны! Ну, куда путь держим?
Иван не отвечал, прикидывая, как миновать неожиданное препятствие. Петька непонимающе спросил:
— Иван, это кто?
— Дед Пихто, — ответил за Ивана парень и щелкнул Петьке по носу.
Петька побледнел и хотел схватить парня за руку, но тот наотмашь ударил его по голове. Обхватив голову руками, Петька застонал.
Иван быстро и сильно ударил парня в лицо и, судя по всему, сломал ему нос — кровь хлынула тому на пиджак и светлую рубашку. От неожиданности тот
