Пьер Жильяр - Император Николай II и его семья
Я заметил затем на стене у одного из окон комнаты Их Величеств любимый знак Государыни «совастику» [Совастика — индийский религиозный символ, состоящий из равностороннего креста, линии которого загнуты влево: если они загнуты вправо, по направлению солнца, знак называется «свастика»], который она приказывала всюду изображать на счастье. Она нарисовала его также карандашом на обоях на высоте кровати, которую занимала, вероятно, она и Алексей Николаевич. Но сколько я ни искал, мне не удалось обнаружить ни малейшего указания, по которому мы могли бы узнать об их участи.
Я спустился затем в нижний этаж, большая часть которого была полуподвальная. С величайшим волнением проник я в комнату, которая, быть может, — я еще имел сомнения — была местом их кончины. Вид этой комнаты был мрачнее всего, что можно изобразить. Свет проникал в нее только через одно, снабженное решеткой, окно на высоте человеческого роста. Стены и пол носили на себе многочисленные следы пуль и штыковых ударов. С первого же взгляда было понятно, что там было совершено гнусное преступление и убито несколько человек. Но кто? Сколько?
Я приходил к мысли, что Государь погиб, и, раз это было так, я не мог допустить, чтобы Государыня его пережила. Я видел, как в Тобольске она бросилась туда, где опасность казалась ей самой сильной, когда комиссар Яковлев явился, чтобы увезти Государя; я видел, как после многочасовых терзаний, в течение которых ее чувства жены и матери отчаянно боролись между собой, она в смертельной тревоге покинула своего больного ребенка, чтобы последовать за мужем, жизни которого грозила, как ей казалось, опасность. Да, это было возможно, они, быть может, погибли оба, став жертвой этих животных. Но дети? Тоже перебиты?! Я не мог этому поверить. Все мое существо возмущалось при этой мысли. И однако все доказывало, что жертвы были многочисленны. Тогда, что же?..
В следующие дни я продолжал свои изыскания в Екатеринбурге, в окрестностях, в монастыре, везде, где я мог надеяться получить какое бы то ни было указание. Я повидался с отцом Строевым, который последним совершал богослужение в Ипатьевском доме в воскресенье, 14-го, то есть за два дня до страшной ночи. У него, увы, также оставалось очень мало надежды.
Предварительное следствие подвигалось очень медленно. Оно началось при чрезвычайно трудных обстоятельствах, так как между 17 и 25 июля большевистские комиссары имели время уничтожить почти все следы своего преступления. Тотчас же после взятия Екатеринбурга белыми военные власти распорядились поставить стражу вокруг дома Ипатьева, и было приступлено к дознанию, но нити были так искусно запутаны, что разобраться в них становилось очень трудно.
Самым важным показанием было показание нескольких крестьян из села Коптяки, расположенного в 20 верстах к северо-западу от Екатеринбурга. Они пришли заявить, что в ночь с 16 на 17 июля большевики заняли одну из полян в соседнем лесу, и оставались там несколько дней. Они принесли предметы, найденные ими около заброшенной шахты, неподалеку от которой были заметны следы большого костра. Несколько офицеров отправились на указанную лесную поляну и обнаружили еще другие вещи, которые, как и первые, были признаны принадлежавшими Царской семье.
Следствие было поручено члену Екатеринбургского окружного суда Ивану Александровичу Сергееву. Оно протекало нормально, но трудности были значительны. Сергеев все больше и больше склонялся в мысли о гибели всех членов семьи. Но тел обнаружить не удавалось и показания известного числа свидетелей поддерживали предположение о перевозке Государыни и детей. Эти показания, — как было установлено впоследствии, — исходили от агентов большевиков, оставленных ими нарочно в Екатеринбурге, чтобы запутать расследование. Их цель была отчасти достигнута, так как Сергеев потерял драгоценное время и долго не замечал, что идет по ложному пути.
Проходили целые недели, не принося с собой новых данных. Я решился тогда возвратиться в Тюмень вследствие крайней дороговизны жизни в Екатеринбурге. Перед отъездом я получил, однако, обещание от Сергеева, что он меня вызовет, если в ходе предварительного следствия произойдет сколько-нибудь важное обстоятельство.
В конце января 1919 года я получил телеграмму от генерала Жанена, которого знал в Могилеве в бытность его начальником французской военной миссии при Ставке. Он приглашал меня приехать к нему в Омск. Несколько дней спустя, я покинул Тюмень и 13 февраля приехал во французскую военную миссию при Омском правительстве.[78]
Отдавая себе отчет в исторической важности следствия, производившегося об исчезновении Царской семьи, и желая знать его результаты, адмирал Колчак поручил в январе генералу Дитерихсу привезти ему в Екатеринбург следственное производство, а также все найденные вещи. 5 февраля он вызвал следователя по особо важным делам Николая Алексеевича Соколова и предложил ему ознакомиться с расследованием. Два дня спустя, министр юстиции Старынкевич поручил ему продолжать дело, начатое Сергеевым.
Тут я познакомился с г. Соколовым. С первого нашего свидания я понял, что убеждение его составлено, и у него не остается никакой надежды. Что касается меня, то я еще не мог поверить такому ужасу.
— Но дети, дети! — кричал я ему.
— Дети разделили судьбу родителей. У меня по этому поводу нет и тени сомнения.
— Но тела?
— Надо искать на поляне — там мы найдем ключ от этой тайны, так как большевики провели там три дня и три ночи не для того, чтобы просто сжечь кое-какую одежду.
Увы, заключения следователя не замедлили найти себе подтверждение в показании одного из главных убийц — Павла Медведева, которого незадолго перед тем взяли в плен в Перми. Ввиду того, что Соколов был в Омске, его допрашивал 25 февраля в Екатеринбурге Сергеев. Он признал совершенно точно, что Государь, Государыня и пять детей, доктор Боткин и трое прислуг были убиты в подвальном этаже дома Ипатьева в течение ночи с 16 на 17 июля. Но он не мог или не хотел дать никаких указаний относительно того, что сделали с телами после убийства.
Я в продолжение нескольких дней работал с Соколовым; затем он уехал в Екатеринбург, чтобы продолжать на месте следствие, начатое Сергеевым.
В апреле к нему присоединился и стал ему помогать генерал Дитерихс, вернувшийся из Владивостока, куда его посылал со специальным поручением адмирал Колчак. С этого времени следствие стало быстро подвигаться вперед. Были допрошены сотни людей, и лишь только сошел снег, на поляне, где крестьяне села Коптяки нашли вещи, принадлежавшие Царской семье, были предприняты обширные работы. Колодезь шахты был расчищен и осмотрен до дна. Пепел и земля с части поляны были просеяны сквозь сито и вся окружающая местность тщательно осмотрена. Удалось установить местоположение двух больших костров и неясные следы третьего… Эти систематические изыскания не замедлили привести к открытиям чрезвычайной важности.
