Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

– А-а-а-а, товарищ Пантелей… <…> А это что такое у вас?

На кисти Пантелея… голубенький якоречек….

Жрец таинственно подмигивает и <…> уже бегает по ковру без трусов. Засим показывается заветное, три буквочки «б.п.ч.» на лоскутке сморщенной кожи[84].

– В присутствии дам это превращается в надпись "братский привет девушкам Черноморского побережья от краснофлотцев Краснознаменного Черноморского флота".

Стриптиз окончен.

– Поедешь в Пизу, Пантелей. Устроишь там выставку… Потом лети в Ахен… А после, Пантелюша, отправишься к засранцу Пикассо. Главная задача – убедить… в полном кризисе его политики искажения действительности…А иначе – билет на стол!

– А если не положит? – спрашивает Пантелей. – Билет-то не наш.

– Не положит, хер с ним, а попробовать надо. Есть такое слово, Пантелюша – "надо"!»

4

Само собой, и Пиза, и Ахен, и Париж, и другие края были для советских писателей, да что там? – для большинства советских людей – местами желанными. Можно сказать, вожделенными. Почти недостижимыми. Но были и дома дела. Проза, драматургия…

Изрядную часть своих пьес Аксенов сочинил в 60-х. Но ни «Твой убийца» (1966 год), ни «Четыре темперамента» (1968 год), ни «Аристофаниана с лягушками» (1968 год) сцены так и не увидели. Шла только одна (не считая постановок по «Коллегам») – «Всегда в продаже». И сегодня многие помнят редкий успех этого знаменитого спектакля театра «Современник».

«Всегда в продаже» – сатира на имитацию красивой жизни, двуличие и лицемерие «культурной среды». Вот безнравственный и беспринципный прохвост-журналист Жека Кисточкин в исполнении Михаила Козакова. И нет для Жеки ничего святого, а только прихоти и страсти. Но прожженный распутник и прохиндей встает в позу проповедника. «Мораль, – вещает он, поучая коллегу, честного парня Сергея, – опора любого общества… Ты скажешь, что мораль – растяжимое понятие… но я тебе на это отвечу – мораль незыблема! Понял?…Становись под знамя морали. Ты меня понял?»

Как не понять? Ведь в этих словах – всё лицемерие советской агитации 60-х, твердившей о «Моральном кодексе строителя коммунизма» в глубоко аморальной системе.

Неподражаема была Людмила Гурченко в роли жены джазмена Игоря – Олега Даля, обаявшего публику в образе Алика Крамера в «Моем младшем брате». Игорь – одна из первых его ролей в «Современнике» – трубач-изгой посреди звона балалаек. Табаков блистательно сыграл буфетчицу Клавдию Ивановну – царицу совка, властительницу просцениума, хабалку-спекулянтку в короне-наколке, каждый жест, каждый взгляд, каждое слово которой гласили: здесь правят не только старцы из ЦК КПСС, но и бессердечная шайка воров и барыг.

Ждала удача и кинопроект «Путешествие». Снятая на «Мосфильме» картина – сборник новелл по рассказам «Папа, сложи»; «Завтраки 43-го года» и «На полпути к Луне» (режиссеры Инесса Селезнева, Инна Туманян, Джемма Фирсова) в 1966-м вышла на экраны.

Что же до пьес Аксенова, то ни одна постановка не состоялась. Драматургия Аксенова казалась худсоветам слишком авангардной, режиссерам, пусть даже и заинтересованным, оставалось руками разводить: ну, что ты хочешь, старик, опередил ты время…

Рассуждения об опережении времени будут сопровождать Аксенова всю его литературную жизнь в СССР. А его пьесы будут занимать положенное место в архиве минкульта. Перед отъездом за границу Василий Павлович подарит другу, руководителю студенческого театра МГУ Марку Розовскому нелегкий том своих пьес, отпечатанных на машинке. Пусть подождут…

5

С прозой же и публицистикой всё не так уж плохо.

В первом номере «Юности» 67-го года выходит «Путешествие к Катаеву» – дань уважения мэтру и первому наставнику, в августовской – «Простак в мире джаза» – задорный очерк о международном Таллинском джазовом фестивале, где собрались наши и мировые звезды, что сделало его событием на только в СССР, но и за рубежом. В марте «Литературная газета» публикует «Любителям баскетбола», а вскоре «Труд» – «Голубые морские пушки» – светлый рассказ о детстве, полный любви к близким, с которыми Вася прожил тяжкие военные и первые послевоенные годы, и особенно к мужу «тети-Моти» – Евгению Котельникову. Здесь ясно слышны отголоски рассказа «На площади и за рекой», где в героях знакомая нам «коммуналка на Карла Марла» и родные писателю люди. И еще один очень важный персонаж, который… Или – которое?..

Тут – заминка. Ибо не ясно, о ком (о чем?) речь. С одной стороны – у входа в дом, где празднуют Победу, стоит как бы вроде никакой какой-то человечек в пальтишке и галошках, а с другой – он же вскоре, ухая, мчит в небеса, пугая клекотом «Гу-гу-гу! Чучеро ру хопластро бракодеро! Фучи – мелази рикатуэ!» И летит над полями да озерами. И пуля его не берет…

Но вот история: этот же (это же) некто является в Москву! В Фонарный переулок. Об этих и последующих событиях повесть «Стальная птица», так и не изданная при советах, но частью дошедшая до читателя в 1966 году через «Литературную газету».

Вот он идет по Фонарному. В сером костюмчике рваненьком. Пахнет разрухой, ненастьем и плесенью, сильно нечистым бельем. Гнилью, ногами, от века не мытыми. Душным и темным бесцветным отчаянием. Граждан вгоняет в тоску.

И вот что удивительно: жители переулка, бойцы великой войны, недавно еще шагавшие от Москвы до Берлина, а теперь галдящие у пивного прилавка, впадают в ступор. Да в нем и остаются до финала книги. А в финале выясняется, что существо захватило чуть не весь дом 14, и лифт его, и крышу, а отчасти и население, обратив его в полурабство. И командует: Дронг халеоти фынг, сынг! Жофрыс хи лаер… Фулио дронг чириолан! – на языке стальных птиц.

О, нет! Володя Дьяченко тут ни при чем. В дело пошло только его прозвище. Уж больно подходящим показалось оно Аксенову для нового героя. Точнее – негероя.

Так что же? Бедный, вонючий, ужасный прохожий, кто ты такой, наконец?

Товарищ Попенков! Разрушитель вашей жалкой жизни. И строитель своей. В книге нет предмета, ситуации, человека, которые бы что-то значили для этого существа. Что ему не полезно – прах. А что ему нужно – его. Он это выпросит, отберет, украдет. Без стыда, без пощады и жалости. Ему не чужды эмоции. У него их нет. Как нет каверзы, какую бы он не использовал, решая свои задачи. И крушит он и губит всё для себя лишнее не со зла. Попенков не злой. Он зло.

Но этого никто не хочет видеть! Они и понятно: 1950 год, только кончилась война; люди рады миру, верят в будущее. Они не готовы к встрече со злом. Не чувствуют угрозы. И потому даже ветераны – одолевшие Гитлера – сдаются Стальной Птице, сами того не замечая.