Исидор Шток - Премьера

Глебов перевел еще несколько пьес национальных авторов. Слава его как переводчика-соавтора, редактора и педагога пошла по республикам.

Мне довелось вместе с ним дважды руководить семинарами драматургов братских народов. Глебов был для всех нас высшим авторитетом.

Меня поразила память его. Он знал имена и отчества (ох, какие бывают подчас трудные имена-отчества!) всех советских драматургов, все их наиболее значительные произведения. Переписывался. Ездил в республики. Иногда и за свой собственный счет, если знал, что появился новый, интересный драматург. Помогал. Читал и слушал весьма несовершенные подстрочники. Не жалел на это времени. Беседовал. Спорил. Всегда был корректен (старое воспитание!), внимателен…

Ну вот, надо кончать рассказ о Глебове. А не хочется. Жалко расставаться с ним. Уж очень это была яркая, самобытная, неповторимая фигура.

Когда он заболел и врачи запретили ему писать, ходить, двигаться, он лежал в постели и лепил. Маленькие миниатюры… Не мог без творчества.

Архив у него в доме был в полном порядке. Он никогда ничего не искал, – все под рукой. Все систематизировано и классифицировано.

После смерти нашли его завещание. Это значит, когда мы с ним гуляли по Малеевке и говорили о всякой всячине, в кармане у него лежало завещание.

Глебов писал другу: «На досуге привел в порядок свою «творческую статистику», т. е. перестукал начисто записи разных времен своих работ. Знаешь, сколько я всего написал за 44 года? Около 630 печ. листов! Это 25 томов по 25 печ. листов, т. е. объем Бальзака. Увы! 99% всего этого легло лишь УДОБРЕНИЕМ на поля социалистической культуры (чем я так же могу гордиться, как любой колхозник)».

Много ли найдется писателей, которые так самокритично отнесутся к своему творчеству?

Как настоящий художник, он был скромен. О себе говорить не любил. Письма его посвящены всегда другим людям. Он непрестанно заступался за кого-нибудь, заботился.

В дружбе и во вражде он всегда был принципиален. Он много лет спорил с Афиногеновым. Был его противником в вопросах эстетических, во взглядах на театр и драматургию. У них бывали такие ссоры, что иногда было страшно слушать, как они осыпали обвинениями друг друга…

Но вот настал тяжелый для Афиногенова год. Его обвиняли в неискренности и во многих не совершенных им грехах. Он уехал к себе на дачу и жил там. Некоторые его прежние друзья с ним перестали здороваться. Чурались его.

Вот запись в дневнике Афиногенова в декабре 1937 года:

«…и маленькая записочка Глебова о том, что эта речь (речь Афиногенова на писательском собрании в 1937 году. – И. Ш.), хорошая… Когда-нибудь, когда мои слова будут иметь для него большую ценность, чем сейчас, я скажу ему о том, какая это была для меня поддержка – получить вот такую записочку ТОГДА! Вот мысль – под новый год я напишу письма. Тем, кто сейчас боится встреч со мной, я напишу им, чтобы они не думали, будто я обиделся на них за это, что они правы и что я желаю им счастья. И первому – Глебову» (ЦГАЛИ. Дневники Афиногенова, т. IV, стр. 447).

Потом, после гибели Афиногенова, когда я стал председателем комиссии по литературному наследию писателя и прочел его дневник, я сделал выписку и послал Глебову.

Глебов рассказал мне продолжение.

Афиногенов ему написал. Глебов ответил. Поехал к Афиногенову. Они встретились. Обнялись. Два старых товарища долго говорили о театре, о времени… А потом, как известно, афиногеновские пьесы снова пошли. Они опять спорили с Глебовым. О театре, о направлениях в драматургии. Глебов был автор «Правдохи». Он и сам был Правдоха.

Вот и весь мой рассказ об Анатолии Глебовиче Глебове-Котельникове, родившемся в последний год девятнадцатого века. Прожившего шестьдесят четыре года. Сделавшего много. Все время начинавшего жизнь сначала. Прожившего трудно. Оставившего след в истории советского театра.

Не забывайте о нем. Пожалуйста.

Комедиограф

I

Мне довелось увидеть почти все пьесы В. Шкваркина в те годы, когда они были поставлены на сценах московских театров.

Всего Шкваркин написал восемнадцать пьес. Некоторые из них по сей день живут на сценах, веселят публику, с удовольствием исполняются актерами. Некоторые забыты, и для этого есть уважительные причины. Некоторые забыты напрасно.

Вспоминая драматургов, с которыми частенько приходилось встречаться, учиться у них, иногда спорить, беседовать о нашем нелегком ремесле, частенько думаю я о Василии Васильевиче Шкваркине, о его литературной судьбе и о судьбе его произведений. Вот и захотелось мне записать то, что помню, чему был свидетелем, поделиться впечатлениями о том, что давно видел и недавно перечитывал.

Но мне тут же хочется предупредить: заметки эти будут пристрастны, ибо, хотя я и не был близким другом Василия Васильевича, я весьма уважал его и любил как драматурга.

Иногда – впрочем, не слишком часто – драматургам приходится участвовать в зрительских конференциях, встречаться с постоянными посетителями театров, главным образом с молодежью.

– Откуда приходят в драматургию? – вот один из первых вопросов, которые задают на подобных встречах. – Где этому учат? Что нужно кончить, чтобы стать драматургом?

Оглядываясь на своих товарищей, сидящих тут же в президиуме, и вспоминая тех, кого на этой встрече уже нет, – обычно отвечаешь: большинство драматургов – это главным образом газетчики, поэты, бывшие актеры, беглые режиссеры, разочаровавшиеся в своих критических способностях критики.

Василий Шкваркин нарушил эту традицию. Он не учился в Литературном институте, не сотрудничал в газете, не работал в театре, не писал рецензий. К театру, журналистике, изящной словесности не имел никакого отношения. Служил в Комитете по кожевенным делам. До этого в Госбанке. Давал уроки русского языка. Заведовал отделом личного состава Главного управления коннозаводства. До этого служил в Отделе по ликвидации безграмотности в Симбирске. А перед самой революцией был вольноопределяющимся Уланского Волынского полка в городе Кирсанове. После революции служил в Красной Армии и военную свою карьеру окончил лектором на курсах красных офицеров.

Биография, как видите, яркая. Но театр и драматургия тут пока решительно ни при чем. А впрочем… Он очень любил театр, особенно музыкальный. Играл по слуху на рояле, многие оперы знал наизусть, читал, читал, читал… Ему не удалось окончить университет. Только один год проучился на филологическом факультете. Увлекался историей. Особенно новой. Главным образом русской. Главным образом концом девятнадцатого и началом двадцатого века.