Елена Капица - Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма

«№ 176

3 сентября 1935 г., Кембридж

…Сейчас говорила с Р[езерфордом] насчет всех происшествий. Он категорически мне советует не ехать без письменного заверения после всего того, что произошло в полпредстве. Он считает, что это было возмутительно с их стороны. Что я имею право ходить куда угодно с кем угодно, и делать из-за этого грубые выходки совершенно невозможно (подчеркнуто П. Л. Капицей. — П. Р.) Что совершенно ясно, что полпредство здесь считает, что меня обратно не выпустят, и поэтому не хотят брать на себя никакой ответственности.

Но, конечно, если это даже и так, то, во всяком случае, быть грубыми с посетителями не полагается. Я не помню его точных слов, но это было сказано: „Не заставляйте меня указать вам на дверь“ (подчеркнуто П. Л. Капицей — П. Р.). После чего мы сейчас же ушли. <…>

R. и все Твои друзья считают совершенно невозможным, чтобы я ехала без письменного подтверждения о моем возвращении…»

«№ 115

4 сентября 1935 г., Москва

Драгоценный Крысеночек,

Ты не можешь себе представить мое огорчение, что ты не приехала сейчас. Еще больше меня огорчает, что возникли все эти осложнения, теперь будем долго их расхлебывать. Я, главное, не вижу, зачем это все так осложнилось. Конечно, ты сама должна была стараться <…> не обострять всего этого. Тут ты права, что ты должна была предупредить о приходе G. I. Потом, ты должна стараться сохранить дружеский тон. Ну, если тебе этого не хочется, то ссориться незачем. Если ты взяла кого-либо с собой, то это должен был быть человек, которого знали в полпредстве, например L[aski] или сам Кр[окодил]. Конечно, это нисколько не уменьшает вину грубияна.

Это дело мне обещали расследовать, и если все будет установлено, то, наверное, кому нужно нагорит. Но нам-то с тобой что от этого? Всех грубиянов и дураков не перевоспитаешь. А у нас есть более крупное дело — воссоздать мою научную работу.

Сегодня я написал письмо Мо[лотову] по всему этому делу и как только получу от него ответ, то, конечно, сообщу тебе либо по телефону, либо телеграммой, либо письмом, в зависимости от необходимости. <…>

Я очень жалею, дорогая моя, что ты приедешь, когда Dir[ac] уже уедет, а так хорошо бы было погулять втроем. Ну вот, если бы ты у меня не была такой скандалисткой, то, наверное, и погуляли бы.

Да, Крысеночек, надо быть последовательной. Если уж ты решила верить, то уж верь. А это англичане верят бумажкам, потому что ее можно обжаловать в парламенте, и они из бумаги сделали что-то святое. Но в революционной стране решает вопрос рациональность. Нужно, чтобы я работал, будут мне помогать, и к тебе будут относиться хорошо, а соблюдать хорошие отношения всегда важно. А если и ломать копья, то насчет крупных вещей вроде покупки лаборатории. Тут я не шел ни на какие компромиссы. И теперь, когда все это улаживается, то, конечно, твои поездки <…> будут необходимы, и они являются, так сказать, следствием, а делать их причиной очень нерационально.

Ну, да я думаю, что ты все сама теперь хорошо понимаешь. Я думаю, что дней через 10–15 все выяснится.

Я очень рад, что Кр[окодил] благоприятно относится к моему предложению (речь идет о предложениях Капицы в так называемом „Докладе Эдриана“. — П. Р.). Пускай он напишет все свои соображения и пришлет. Положим, ты можешь их привезти.

Я за эти дни изнервничался, так как вовсю защищал тебя. Не спал и прочее. Меня сейчас все еще легко вывести из баланса…»

«№ 116

5 сентября 1935 г., Москва

…Сегодня получил твое 175 письмо с описанием твоего посещения полпредства. <…> Я вчера тебе уже писал, что я отношусь чрезвычайно серьезно ко всему случившемуся и уже написал Мо[лотову]. Все тут знают, что обидеть тебя в сто раз хуже, чем обидеть меня, и тоже, надеюсь, поймут, что только доброжелательным отношением можно чего-либо добиться. Они уж понемногу бросают со мной метод дрессировки, и надеюсь, что никогда его не применят к тебе. Отношение к тебе в полпредстве меня очень обидело и возмутило. Я, признаться, был уверен, что ты сама покипятилась, но теперь вижу, что ты вела себя совсем хорошо…»

«№ 120

13 сентября 1935 г., Москва

…Как я скучаю без тебя, ты себе представить не можешь. Я так настроился на твой приезд, думал, что все в порядке, вдруг все сорвалось. Как мне хотелось бы все бросить и закопаться в какую-нибудь проблему научную. Вот уже год, как я ничего путного не сделал. <…>

Сегодня получил твое 179-е письмо. Я все еще никак тебя не могу понять. Ведь то, что тов. К[аган] сволочь, выражаясь мягко, нет сомнения. Но не наше с тобой дело воспитывать наших дипломатов. Можно на них пожаловаться, что я и сделал. Ну, может быть, ему будет нагоняй, может, нет, не знаю. Но перед нами с тобой другая задача — это научная работа в Союзе. Я давно не мешаю вопросы личного самолюбия с вопросами дела. Ну вот, тов. К., может быть, и будет наказан, и поделом. Но все же пострадали мы с тобой больше него. Зачем нам еще месяц разлуки? Зачем откладывать переговоры и все прочее? Я, конечно, поставил вопрос о тебе очень серьезно. Наши взъерепенились. Комиссариат тов. К. (т. е. НКИД. — П. Р.) тоже, и началась каша. Нам с тобой от нее никакой корысти. Так что черт его знает, что получится!

Тут был шанс все воссоздать. Я считал, что надо было идти и поверить тем обещаниям, которые делались мне, и просил тебя об этом. Я считал, что надо их принять, все равно хуже того положения, в котором я, человек быть не может. К чему упрямиться с твоей стороны? Я все, конечно, сделаю, чтобы ты получила удовлетворение, так как я говорил тебе, что достаточно тронуть одного твоего волоса, чтобы я был готов пойти на все. Тебе этого заверения было мало, ты хотела письменное. Мне кажется, оно меньше тебе даст. Так вот, любимейший, дорогой Крысеночек, когда я тебе напишу или протелеграфирую, так ты уж делай, как я попрошу, а то мы с тобой будем без конца барахтаться в конфликтах. Ладно?!.»

С Филиппом Яковлевичем Рабиновичем, начальником экспортного управления Наркомата внешней торговли СССР, Капица познакомился 17 февраля 1935 года у А. Н. Фрумкина (об этом есть запись в его ежедневнике). О своем новом знакомом Петр Леонидович впервые написал жене 4 апреля 1935 года:

«Вечером сидели у одного знакомого, Р[абиновича]. Он, между прочим, крупный работник и приятель твоего отца. Также он приятель Ш[уры Клушиной] и ее бывшего мужа (т. е. В. В. Куйбышева. — П. Р.).»

16 сентября Капица пишет жене:

«Вчера после театра у меня был тов. Р. Он едет в Англию в конце сентября. По-видимому, его приятель Майский все ему рассказал. Он крупный пар[тиец], прекрасно говорит по-английски (был директором Аркоса[89]). Я его часто встречал. Он заинтересовался моим делом и говорит, что хочет помочь. Не знаю, сумеет ли. Я очень сомневаюсь, но на днях поговорю с ним подробно, тогда напишу. Мне, Анечка, кажется, что все это безнадежно». Два дня спустя, 18 сентября, Капица снова пишет жене: «…Я сегодня гулял все утро с тов. Р., о котором я тебе писал в прошлом письме. Сейчас еще затруднительно писать о возможных последствиях нашего разговора <…>. Он уезжает 25-го и будет в Кембридже 30-го или 1-го. Я просил его зайти к тебе, и также, думаю, было бы очень хорошо, если бы ты его познакомила с R[utherford’ом]. Он очень умный и славный человек. Может быть, он наладит все в полпредстве, он знает М[айского] и тов. К[агана]».