С Мюге - Улыбка фортуны

Я — инвалид Отечественной войны, бывший заключенный. У меня была очень утомительная биография, и я действительно от нее устал. В марте месяце мне представилась формальная возможность выехать из СССР. Я получил вызов из Израиля от человека, который установил, что меня связывают с ним родственные узы. После трехмесячного раздумья и колебаний я решил воспользоваться этой возможностью. Я не буду останавливаться на логических доводах «за» и «против». Это вопрос для меня решенный. Остановлюсь на моральной стороне этого вопроса, по крайней мере, как я его понимаю.

Моральная сторона складывается из двух слагаемых: чувства долга к своему отечеству и тоски по своему отечеству. Относительно долга могу сказать следующее. Человек в общественном развитии проходит три стадии. В детстве общество его растит, кормит, одевает, учит, ничего не требуя взамен (кроме хорошего поведения, учения). Во взрослом состоянии у него появляются обязанности — работа на благо общества, защита его от врагов и так далее. Но под старость общество опять от него ничего не требует, но обеспечивает его пенсией, жильем и различными привилегиями. Если человек потерял свое здоровье на службе обществу (стал инвалидом войны или труда), последний период приближается и может наступить до старости. Я пролил кровь, защищая родину от врага, был дважды ранен на фронтах Отечественной войны. Юридически я имею право не работать, но иметь жилье, пенсию, пользоваться бесплатно общественным транспортом и ничего не давать взамен. Но я почти двадцать лет занимался научной работой. В годы опасности я выполнял свой нравственный и патриотический долг, а теперь считаю себя вправе отказаться от тех благ, которое дает мне советское общество, и уехать из СССР. Что же до тоски по родине, то это мое личное дело.

— Кем Вам приходится человек, приславший Вам вызов? Родственник ли он Вам?

— Я этим вопросом не занимался. Он установил, что я являюсь его родственником. У меня нет оснований ему не верить. Думаю, что вскоре узнаю о наших родственных связях подробности.

— Вы считаете себя русским?

— Да.

— Как же Вы прореагировали, когда узнали, что у Вас родственник — еврей?

— Особенно удивляться тут не приходится. Фет, например, незадолго до смерти узнал, что он наполовину еврей. А у одного из английских королей в роду оказалась негритянка. Во всяком случае, я не считаю зазорным, если в человеке течет кровь еврейского народа, давшего миру много талантливых людей — Спинозу, Маркса, Эйнштейна…

— А известно ли Вам, что большинство евреев, выехавших в Израиль, просятся обратно?

— Из нескольких тысяч, выехавших из СССР, мне известно о возвращении только тридцати одного человека.

— Вы собираетесь выехать с семьей или один?

— Обсуждается вопрос о моем выезде. Если жена подаст заявление, аналогичное моему, его будут, очевидно, обсуждать у нее на работе.

— Ну а все-таки, как Вы считаете целесообразнее ехать — Вам одному или с семьей?

— Я вполне понимаю, что в новой стране, с непривычным для нас строем, встретится много трудностей. Я имею право рисковать своей судьбой, но не считаю себя вправе подвергать опасности других людей, даже самых близких. Поэтому я поставил в известность жену о том, что собираюсь подавать заявление о выезде, но разговора о ее выезде не заводил. Ее фамилия значится в вызове, и если она надумает ехать, то подаст заявление сама. Разговоры на эту тему могли бы выглядеть как уговоры.

— Как Ваш родственник мог узнать про Вас? Как он узнал Ваш адрес, если Вы с ним не общались? И почему он без Вашей просьбы прислал Вам вызов?

— Во-первых, фамилия у меня очень редкая и, услышав ее от кого-нибудь из наших общих знакомых, он мог вспомнить, что у него были родственники с такой фамилией. Во-вторых, в Израиле есть специальное учреждение, разыскивающее родственников. Кроме того, он мог узнать и о моих неприятностях, так как во время обыска ко мне на квартиру пришло много народу, в том числе, и люди, вскоре эмигрировавшие в Израиль. Я не исключаю вероятность того, что Моше Гольдфишер поспешил прислать вызов, чтобы спасти обнаруженного им в СССР родственника от неприятностей, связанных с обыском. Он ведь не мог знать, составляют ли изъятые у меня вещи криминал. Возможно, в его представлении обыски в СССР должны сопровождаться арестами, и он решил попытаться спасти меня от тюрьмы.

— Как же Вы, русский человек, будете жить в Израиле и иметь израильское подданство?

— Я знаю многих людей еврейской национальности, живущих в России и имеющих советское подданство. А вообще-то я не собираюсь просить меня о лишении советского гражданства. Я познакомился с правилами выезда граждан СССР на постоянное жительство в капиталистические страны (они висят в приемной ОВИРа), там о лишении гражданства СССР ничего не сказано.

— Вы участвовали в Великой Отечественной войне?

— Да, участвовал.

— Имеете правительственные награды?

— Да, орден Славы III степени, медаль «За отвагу» и так далее.

— Были ли ранены?

— Да. Был легко ранен в Белоруссии и тяжело ранен и контужен на Одере.

— Контужены в голову? — язвительно спросил Махин.

— Взрывная волна не разбиралась в деталях, а я в результате потерял глаз.

— Как же Вы могли воевать с такими убеждениями?

— Я защищал свою Родину от фашизма, и вполне естественно, что моя гражданская сознательность распространяется и на область нашей внутренней политики. Мое участие в войне и мои убеждения в равной степени являются проявлением патриотических чувств. Декабристы очень хорошо проявили себя в войне с Наполеоном, но были несогласны с царским самодержавием. Я же не собирался менять строй в нашей стране, а только хотел, чтобы наши законы твердо выполнялись. Желание эмигрировать тоже не всегда является антипатриотическим. Герцен, например, и в эмиграции оставался русским патриотом.

— Не боитесь ли Вы, что Вас будут использовать в целях сионистской пропаганды?

— Нет, не боюсь. Я обычно говорю то, что думаю, и «использовать» меня в какой-либо политике (если я ее не разделяю) вряд ли удастся.

— А что Вы будете говорить там о России? Будете поливать ее грязью?

— А что, по-Вашему, Россия так плоха, что о ней, кроме плохого, и сказать нечего?

— Какие вещи у Вас взяли при обыске? Почему Вы считаете их некриминальными, если их взяли?

— Взяли много произведений Солженицына и другие произведения художественной литературы. Работу Авторханова «Технология власти», первая часть которой носит мемуарный характер, а вторая построена на использовании опубликованных в СССР материалов. С выводами автора я мог и не соглашаться, но с приводимыми им фактами считал себя вправе ознакомиться.