Тур Буманн-Ларсен - Амундсен

Петер Кристоферсен, как его звали поначалу, родился в 1845 году и в юном возрасте эмигрировал в Аргентину. Он занимался судоперевозками, но главное — сумел благодаря двум удачным бракам стать крупным землевладельцем. Руал Амундсен должен был испытывать по отношению к знатному помещику примерно такие же чувства, как нищий художник по отношению к меценату-королю.

В многочисленных письмах сему распорядителю земными благами полярный путешественник нередко выражался в панегирическом стиле, на манер придворных поэтов прошлых веков: «В обыденной жизни мы столь часто сталкиваемся со скверной и подлостью, что они фактически сводят на нет то немногое, что есть на свете хорошего и доброго». А вот как начинает Руал Амундсен свои обращенные к благодетелю рассуждения зимой 1913 года: «Меня не раз одолевал соблазн взять на вооружение теорию, согласно которой человечество состоит из дурных, безответственных созданий, не желающих никому ничего хорошего. Но когда мне кажется, что я уже дошел до этой точки и всё вокруг окутано туманом равнодушия, холода и беспросветности, тут (слава Тебе, Господи) проглядывает солнышко и появляетесь Вы — неизменно достойный и благородный, и я могу лишь возблагодарить Бога за то, что Вы встретились на моем пути».

Как и во многих других сходных отношениях, речь идет о товарообмене: обмене золота — на внешний блеск, чистогана — на отсвет славы от имени и подвигов Руала Амундсена, что должно было выразиться в официальных наградах и названных в честь покровителя горных вершинах. Всё это, однако, не исключало и более бескорыстных чувств, особенно со стороны полярника: «…Вы говорите о списании долгов в обмен на дружбу. Прошу и заклинаю Вас — никогда не лишайте меня своей дружбы, позвольте мне сохранить ее навсегда, даже если между нами не останется невыплаченных долгов». В сочетании со вполне понятным расчетом солнцеликий богач вызывает у Амундсена некую средневековую потребность служить великому аристократу-повелителю, пусть даже страдая под его игом: «Благодарю Вас и намерен выказывать Вам свою глубочайшую признательность, пока в моих жилах течет хоть капля крови… мне никогда не отдать Вам должное за все Ваши деяния». По своей едва ли не детской униженной почтительности это напоминает преданность юного Амундсена к Фритьофу Нансену. В отличие от взаимоотношений с Нансеном, которым предстоит рано или поздно испортиться из-за конфликта интересов, отношения с доном Педро на протяжении всех лет будут строиться весьма прямолинейно: один поставлял деньги, другой — славу.

Как и у гораздо более младшего Хермана Гаде, у дона Педро было два брата, которых также привлекли к делам Руала Амундсена. Если братья Гаде представляли полярного путешественника в северном полушарии, то седобородые братья Кристоферсен стали представлять его в Южной Америке. В обеих семьях основой их благополучия была не только экономика, но и дипломатия.

Серен Андреас, который был младше дона Педро на три года, тоже жил в Буэнос-Айресе. С 1906 года он был норвежским посланником в Аргентине, Парагвае и Уругвае. Второй брат, пожилой дипломат и политик Вильхельм Кристофер Кристоферсен, жил в Норвегии. Этот холеный господин родился в 1832 году и был всего неделей моложе Бьёрнстьерне Бьёрнсона, тем не менее с 1908 по 1910 год он занимал пост министра иностранных дел в «левом» правительстве Гуннара Кнудсена. Интерес Вильхельма к покорению новых земель в Антарктике не был связан с его официальной деятельностью: он лишь служил связующим звеном между остававшимися в Аргентине братьями и новым руководством министерства иностранных дел в Норвегии. Кроме того, с ним поддерживал постоянный контакт Леон Амундсен.

После двух мучительных недель на рейде Буэнос-Айреса дон Педро решил наконец раскошелиться и предоставить экспедиции возможность посвятить себя исследованиям морей. Лейтенант Нильсен мог вздохнуть с облегчением, хотя и опасался возникновения новых непредвиденных обстоятельств: «Не в каждой гавани найдется такой дон Педро».

Если по приходе в Южную Америку — без денег и каких-либо гарантий — Турвалл Нильсен почувствовал себя брошенным на произвол судьбы, то в отношении океанографических исследований нашелся по крайней мере один человек, которому и они, и Нильсен были небезразличны. Юный капитан «Фрама» был очень рад, получив письмо от самого Фритьофа Нансена. Профессор напирал на важность поставленной перед капитаном задачи: «Было бы великолепно, если бы норвежцы и тут сумели продемонстрировать свое превосходство перед другими. К тому же Ваша экспедиция докажет всему свету, что поход "Фрама" носит не только спортивный характер, как это пытаются утверждать некоторые, а представляет собой серьезное научное предприятие, к которому следует относиться с должным уважением».

Впоследствии профессор Нансен останется весьма доволен результатами океанографических изысканий, проведенных в южной части Атлантического океана. Главным исследователем на борту «Фрама» был отнюдь не норвежец, а талантливый русский по имени Александр Кучин[77]. О том, что занятиям наукой не придавалось в экспедиции какого-либо значения, свидетельствует жалованье в 60 крон, за которое трудился Кучин, — почти самое низкое из всех членов команды.

Летом, когда «Фрам» уже снова вышел в море, Леон получил письмо из Аргентины, в котором дон Педро объясняет проявленную им щедрость. Оказалось, что землевладелец воспринял изменение Амундсеном курса совершенно иначе, чем ограниченные норвежские меценаты. Новый план показался ему «самой удачной идеей этого необыкновенного, гениального человека».

Как истинный джентльмен, дон Педро не видит оснований жалеть о том, что на него свалилось все бремя расходов по дальнейшему снаряжению «Фрама»: «Мне выпал счастливый случай, благодаря которому я не просто частично финансирую поход, что предполагалось ранее, а должен был целиком взять на себя спасение государственного корабля из весьма неприятного положения, когда судно очутилось у наших берегов без средств к существованию, так что теперь капитан Нильсен сможет полностью выполнить намеченную руководителем программу, и сделать это за относительную меньшую сумму». Право, Большой крест Святого Олава редко присуждался столь заслуженно.

Дон Педро оказался бесценной находкой, золотым прииском среди аргентинских степей. В расчетливой голове Леона мгновенно возникла идея долгосрочного сотрудничества. Он посоветовал брату как можно скорее «лично познакомиться с доном Педро — у него очень милые дети (взрослый сын и дочь), и я убежден, что он и далее сумеет в случае необходимости оказывать тебе помощь». И все же Леон посчитал своевременным присовокупить к этому отчасти деловому, отчасти личному призыву предупреждение: «Не забывай об одном: аккуратно записывать, сколько ты получил от него денег, — будучи предпринимателем, он это оценит». На мгновение представив себе брата, Леон добавляет: «Можешь попросить об этом Нильсена, у которого имеется опыт таких занятий». Вычислить, какую сумму потратил дон Педро, было затруднительно, поскольку он просто-напросто взял на себя оплату всех связанных с «Фрамом» расходов.