Зиновий Каневский - Жить для возвращения

Академическую экспедицию, прибывшую в 1957 году исследовать Новоземельские льды по программе Международного геофизического года (МГГ), возглавлял Николай Михайлович Сватков, участник войны, молодой кандидат наук, казавшийся нам почти пожилым человеком, хотя ему едва перевалило за тридцать. В экспедиции было восемнадцать сотрудников, причем половина из них — «научники», остальные — рабочие, водители тракторов, буровики, «кухонный мужик», врач. В эту семью влился, не без наших ходатайств, и дядя Саша Романов. Среди гляциологов преобладали недавние выпускники геофака, в том числе и наши бывшие сокурсники и приятели, окончившие кафедру геоморфологии — Олег Яблонский, Альберт Бажев и его жена Ляля, ставшая после ветеранши-Наташи еще одной дамой в экспедиции. Олег Яблонский уже работал в горах, на Кольском полуострове и в Средней Азии, обожал полевую деятельность, главный интерес для него — снега, льды, лавины. Иван Хмелевской — с кафедры почвоведения, на один курс «моложе» нас, занимался в экспедиции измерениями температуры снежно-ледниковой толщи. Владислав Корякин, он же — Дик (прозванный так за р-р-романтические, жюльверновские пристрастия к морю и приключениям, как Дик Сэнд, пятнадцатилетний капитан), только что окончил Институт геодезии и картографии и должен был вести топосъемку на ледниках. Все они впервые на Севере. А вот Женя Зингер — выпускник нашей кафедры за четыре года до нас с Наташей, был уже настоящим полярным волком, успел позимовать на Чукотке еще до поступления в Университет.

Через несколько месяцев осенним судном прибыли еще двое: актинометрист Валерий Генин из Томска и врач-хирург, уже поработавший на Севере, Валентин Васильевич Землянников. Доктор был очень начитанным и образованным человеком и личностью, по-видимому, чрезвычайно любопытной, но мы с ним общались считанные разы, а самое тесное общение — сугубо медицинское, к сожалению — происходило в последние дни моего пребывания в Русской Гавани…

Состав экспедиции был весьма разношерстным, и почти каждый являл собой характер неординарный. Наиболее колоритным, пожалуй, выглядел поваренок — Женька Дебабов, 17–18-летний балбес, чрезвычайно похожий внешне на… Вана Клиберна! Талантливый художник, творец уникальных по внешнему виду блюд из дичи, салатов, тортов, но лодырь и грязнуля экстра класса. Поехал в Арктику за романтикой и от романтики за все время экспедиции так и не излечился.

В чисто житейском плане мы с Наташей пребывали как бы вне экспедиционного коллектива, поскольку в дни краткого отдыха от работ на леднике обитали на полярной станции и с коллегами-гляциологами общались нечасто.

Экспедиция привезла два трактора, упряжку собак, запасы угля и продовольствия, сборные бревенчатые дома, много научной аппаратуры, в том числе и диковинные для того времени дистанционные электроприборы для измерения температуры льда в скважинах, а сами скважины должна была пробурить специальная установка, смонтированная на одном из тракторов.

Гляциологи разместились в заброшенной фактории на берегу другой бухты залива Русская Гавань, организовали собственные метеонаблюдения, развернули разнообразную аппаратуру и начали разведывательные маршруты на ледник. В первую разведку начальник экспедиции, водитель и я в качестве проводника отправились на тракторе, взяв курс на мой домик. Там, на вершине Барьера Сомнений, предполагалось построить первую научную станцию. Вторую, названную Ледораздельной, решено было заложить на ледниковом щите в сорока километрах от берега Баренцева моря и в тридцати — от Карского, на высоте 800 метров.

Слабенький тракторишка ДТ-54 часто глох на подъемах, разок просел гусеницей в неширокую трещину, замаскированную свежим снегом, но все же самостоятельно выкарабкался из щели. Мы пересекли ледопад и… не нашли домика. Ни домика, ни каких-либо свидетельств моего пребывания здесь менее года тому назад! День, правда, стоял хмурый, а «голубой ужас» вокруг нас не очень-то побуждал раскатывать по окрестностям в поисках былого. Грустно было, однако, думать о том, что могло приключиться с моим ледниковым пристанищем.

Начались интенсивные исследовательские маршруты. Начальство рассчитывало, что они будут «собачьими», т. е. на нартах, влекомых доставленной с материка сучней, но на деле это обернулось изнурительными и опасными пешими походами гляциологов: собаки в подавляющем своем большинстве (а их было около пятнадцати) оказались заурядными архангельскими дворняжками, и близко не напоминающими отборных ездовых лаек.

Снова позналась, в который уже раз, банальнейшая и чреватая сильнейшими потрясениями отнюдь не только в масштабах жизнедеятельности отдельно взятой арктической экспедиции истина: никакая история никогда никого ничему не учит!!! Вспомнить хотя бы провальную в смысле ее организации и претворения в жизнь полюсную экспедицию Георгия Седова 1912–1914 годов — именно тогда обнаружилась полнейшая несостоятельность собранных с миру по нитке беспородных псов с архангельских задворок, однако почти полвека спустя, уже в другую эпоху, была сделана точно та же ошибка.

Мало-помалу на лед стали выползать санно-тракторные поезда. Помимо малыша и слабака ДТ-54, на ледник Шокальского и на ледниковый щит с громоподобным рыком начал подниматься мощный С-80, на буксире у него шли широкие деревянные сани с домиком-балком[2], смонтированным прямо в санях, а в нем и печка, и двухъярусные нары, и припасы на неделю для трех-четырех человек. Ни дать ни взять механическая улитка с собственным домиком!

Когда же пришла пора перевозить бревна и другие стройматериалы, балок сняли, пожертвовав удобствами ради основного дела. Тут приключений хватало с лихвой. Трактор не раз и не два оказывался на краю гибели, попадая в щели-ловушки, там, где ничто, казалось бы, не говорило об угрозе. Машина внезапно оседала назад, буровая платформа на «корме» уходила в глубь снега, по которому со змеиным шипением начинали разбегаться трещины, капот задирался к небу, надсадный рев двигателя внезапно обрывался, и наступала жуткая тишина.

Хуже всего приходилось водителю Коле Неверову. Он всегда держал дверцу кабины открытой, чтобы успеть выпрыгнуть на лед, если машина начнет неудержимо падать в бездну. Николай вел себя храбро и скромно, никого не винил в ротозействе, всякий раз успевал в последний миг заглушить мотор и тотчас приступал к спасению трактора, остальные поступали в его полное распоряжение. Выбрав в нескольких метрах впереди безопасную площадку, мы закапывали в снег либо зарывали в лед массивное бревно, нашу бесценную «запаску», предварительно приладив к нему толстый металлический трос. Его конец цепляли за передний крюк машины, Коля осторожно включал мотор, и трактор, надрываясь изо всех сил, начинал сантиметр за сантиметром подтягиваться на этом якоре-мертвяке, подобно барону Мюнхгаузену, вытаскивающему себя из болота за косичку парика! В дальнейшем в опасных местах кто-нибудь отправлялся вперед со щупом, хотя и это не всегда гарантировало от коварных трещин.