Лия Престина-Шапиро - Словарь запрещенного языка

    Последние сведения о деятельности Ф. Шапиро в Баку — это опубликованный в той же газете отчет об очередном заседании Еврейского Национального Совета, где о работе руководимой Ф. Шапиро школы говорится следующее: «...Год проходит нормально. Школьный персонал работает вдумчиво, любовно и все делает для того, чтобы школа функционировала правильно».

              Из книги «Феликс Львович Шапиро, 1983 год».

ЕВРЕЙСКИЙ СЛОВАРЬ ФЕЛИКСА ШАПИРО

                     Д-р Феликс-Азриэль Кочубиевский

    Я уже точно не помню год, когда более 30 лет назад в книжном магазине в Харькове с удивлением увидел Иврит-русский словарь. В то время само понятие «еврей», «еврейский» в печати старались пореже употреблять. Иврит официально в СССР нигде не изучался, не считая неафишируемых заведений, готовивших различного рода агентов. А тут — официально изданный в СССР словарь этого, почти запрещенного языка. Еврейский алфавит в то время был мне не знаком.

    Даже гораздо позже, в 1982 году, когда меня как сиониста (конечно же, прямо не называя таковую причину) судил Новосибирский областной суд, прокурор вместо слова «евреи», как бы боясь оскорбить неприличным словом, стыдливо говорил, как это тогда было принято, «лица еврейской национальности». Видимо, коммунистические идеологи считали нужным подчеркнуть, что если кто-то из «советских людей» и имел несчастье родиться евреем, он все-таки оставался человеком.

    Тогда я еще не помышлял об Израиле, но словарь купил. Купил, собственно, не для использования по его прямому назначению, а как символ чего-то еврейского, как некий доступный мне вызов официальным и иным антисемитам и чтобы такая книга не залеживалась на полках магазина.

    О ценности этой книги как словаря пусть судят специалисты — филологи и профессиональные преподаватели иврита. Мне же пусть будет позволительно отметить ту роль, которую сыграл этот ценный труд Феликса Шапиро как первый вклад в становлении еврейского самосознания у меня и у ряда других евреев в СССР. Фото- и ксерокопии этого словаря были оружием нелегальных кружков иврита за железным занавесом, были материализованным символом связи евреев с вожделенной страной их праотцов.

    Уже 10 лет я в Израиле. На полке у меня самые разные иврит-русские и русско-ивритские словари. Но словаря Феликса Шапиро нет среди них, ибо еще до начала массовой алии, когда, наконец, мне дали разрешение на выезд в Израиль, все свои учебники и пособия, служившие для занятий ивритом (кроме одной книги, подаренной уже тогда ушедшим из жизни человеком), я подарил тем, у кого разрешение на выезд было еще в неизвестной дали. Многолетняя роль эстафетной палочки русскоязычных репатриантов в Израиль — высокое предназначение этого словаря.

МУДРЫЙ ДУХОМ И ЮНЫЙ СЕРДЦЕМ

       О Феликсе Львовиче Шапиро (1879—1961)

                             Шуламит Шалит, Тель-Авив

    Там, в прекрасной стране, в селениях наших братьев,

    Расцветает новая жизнь.

    Там песнь землепашца, песня воли и простора

    Звенит в полях.

    Там язык наш звучит, как серебряный колокол,

    Как пение соловья,

    Отдаваясь эхом

    В расщелинах высоких скал —

    Чудный таинственный голос.

Гимн возрожденному языку — ивриту... Эту знаменитую песню на слова сиониста, поэта и переводчика Лейба Яффе пели в двух вариантах. Те, кто мечтали о будущем национальном доме для евреев, находясь в галуте, пели «там» (шам хаим хадашим — там новая жизнь), а те, кто его уже возводил своими руками на земле Израиля, произносили «здесь» (по шират а-икар — здесь песнь землепашца). Сам Лейб Яффе, участник 1-го Сионистского конгресса в Базеле в 1897 году, приедет в страну только через 23 года. Поэтому он-то написал «там». Песню знали в России, пели на конгрессе, а оттуда ее разнесли по всем материкам.

    Хотя и там, как с удивлением узнавали тогда, и с недоверием, порою, продолжают узнавать и сегодня, происходили вещи незаурядные, и жили и творили люди незаурядные. Не всем им оплачено по справедливости и по достоинству. Не обо всех было кому побеспокоиться.

    Иным родственникам, близким людям, друзьям неведомы или неудобны правила игры, требующие качеств борцовских и бойцовских, а подчас мешает личная скромность: свое же, как же о своем громко? Эти мысли приходят снова и снова, когда раздумываешь над судьбой гениального Феликса Львовича Шапиро — лингвиста, историка, этнографа, знатока фольклора, эрудита и педагога ~ человека блестящего ума, горячего еврейского сердца, в котором жила великая страсть, называемая язык иврит...

    Я обращаюсь памятью в столь памятный мне 1963 год. Вчерашняя студентка, начинающая журналистка, я впервые была за границей. В Польше проводилось первенство Европы по баскетболу и было известно об участии в нем и команды Израиля. Неужели я увижу живого израильтянина?.. (Разочарование было двойным: во-первых, эти огромные детины не похожи были на евреев, а во-вторых, они во мне не хотели признавать «свою», называя кто болгаркой, кто армянкой... Не помог и листочек, на котором мама написала по-еврейски, что я, мол, «своя»: «их бин Суламитэ фун Литэ»). Но-сейчас не об этом. Нам обменяли очень мало денег. И кроме двух цветных парасолек (зонтиков) для мамы и для себя, нескольких тоненьких изданий с работами Сезанна, Курбе, Мане и еще кого-то из импрессионистов, я смогла позволить себе только поход в кино на потрясший душу (тогда) фильм «Хиросима, любовь моя». Все остальные злоты пошли на толстую и тяжелую книгу в 800 почти страниц, в синей обложке, на которой золотыми буквами стояло — Иврит-русский словарь. Это и был словарь Шапиро в 28 000 слов под редакцией проф. Б.М. Гранде с его же грамматическим очерком языка иврит, только что вышедшей в свет в Москве и тут же (всего 25 000 экземпляров на всю голодную еврейскую рать!) исчезнувший с советских прилавков и из-под них.

    Впрочем, я могла этот словарь только обнюхивать. Что же это было? Инстинкт? Гены? Привезти из-за границы две парасольки и никому не нужный словарь? Из еврейских букв я знала только составлявшие мое имя, с той записки, да и то прописью, а не печатными буквами. Так что мне доступна была только русскоязычная его часть, но что-то в ней меня поразило. Какой-то странный образ, связанный с солнцем и футляром. Ну-ка посмотрим: солнце на иврите — шемеш. Вот оно. Ну, шемеш и шемеш, ничего особенного. Что же это было? Рэга, рэга... Минуточку. Синоним слова шемеш — хама (חמה). Боже мой, тридцать лет я помнила этот образ, а сейчас могу прочесть на иврите: יצא חמה מנרטיקה (яца хама минартика — все ударения в конце слов) и перевод: солнце взошло, а в скобках — букв, солнце вышло из своего футляра... Вот такой образ... И для меня, и для всех нас солнце-иврит — вышло, наконец, из футляра небытия. Сдается мне, что само слово «иврит», написанное по-русски, я видела тогда впервые...