Владимир Виноградов - Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране

Вдруг появились сообщения, что неспокойно в Курдистане. Вроде бы начинается движение за автономию в рамках единого Ирана. Новое руководство страны решительно выступает против предоставления курдам каких-либо автономных прав. Куда пойдет это движение? Неужели новая власть не проявит понимания к требованиям курдов? Тогда неизбежны не только стыки, но может разгореться и борьба. На пользу ли это будет молодой республике?

Внезапно разражается сенсация. Американский общественный деятель Шоенманн, выступающий в защиту «прав человека», устраивает в одной из тегеранских гостиниц пресс-конференцию. (В свое время он был председателем общественного суда над американцами, воевавшими во Вьетнаме.) Шоенманн огласил магнитофонные записи своих разговоров с полковником Таваколли – нынешним военным советником Хомейни, заместителем начальника генштаба. Таваколли, видимо, приняв Шоенманна за агента ЦРУ, убеждал его в необходимости сохранения интересов США и Англии в Иране. Он был против намечавшегося ранее, до революции, американцами военного путча лишь по той причине, что в этом случае армия, уничтожившая, по подсчетам, тысяч двести (!) иранцев, сама разложится от этих массовых убийств. А она нужна прежде всего для борьбы, как он говорил, «с коммунистами». Поэтому он и убеждал американцев сохранить армию в этих целях. Хомейни, по его словам, антикоммунист, еще большими антикоммунистами являются окружающие его люди. Тактика Таваколли в том, чтобы не допустить развала армии, создать видимость, что она на стороне народа, всячески провоцировать левые силы на выступления, тем самым выявляя их, и ликвидировать левых. Конечно, убеждал он собеседника, существует угроза Ирану со стороны Советского Союза. Много говорил о роли Англии в Иране, о том, что американцам нужно поучиться у англичан, как нужно работать в стране, и т. д.

В конце своей пресс-конференции Шоенманн заявил, что понимает, какому он подвергается риску, но хочет внести свой вклад в героическую борьбу иранского народа, с тем чтобы не повторились трагедии Чили, Индонезии и других стран.

Примечательно, что, как выяснилось, корреспонденты американских, английских и французских агентств не передали сообщения об этой пресс-конференции. Зато круги, «близкие к исламскому ревсовету», усиленно распространяют опровержения материалов, представленных Шоенманном. Видимо, им ничего не остается делать другого.

Шоенманна быстренько выпроводили из страны. И до сих пор много неясного в этой истории.

Владельцам кинотеатров разослан циркуляр: не показывать фильмы о сексе, насилии, карате, а также… советские кинофильмы! Такого не было даже при шахском режиме.

Хомейни

24 февраля я встретился с Хомейни и имел с ним беседу.

Утром меня соединили по телефону с Санджаби. Я попросил его устроить встречу с Хомейни. Известил через Амар-Энтезама и Базаргана. Часа через два получили ответ: Хомейни примет сегодня в 5 часов вечера. При этом было добавлено: Хомейни иностранных послов вообще-то не принимает, но для советского посла делает исключение. Где точно расположена резиденция Хомейни – неизвестно, да и охрана там солидная, поэтому мы попросили провожатых. Их нам прислали – двух бородатых парней с автоматами.

Долго пробирались на юг, хотя и сами-то мы находимся не на севере, уже очень сильное движение на улицах в это время – «шулюк». Ехали через бедные районы: пьедесталы без статуй шаха, опаленные дома, побитые пулями стены, иногда сплошь разбитые окна. Людей на улицах, однако, много, они приветливо машут и красному флагу, и нашей большой машине, неуклюже переваливающейся по рытвинам узеньких улочек.

Вот и улица Иран. Направо куда-то ведет узенький проход, весь забитый людьми, видно много вооруженных ребят. Мы останавливаемся, наши провожатые выходят объясняться со стражей, толпа облепляет машину, носы прижаты к стеклам – стремятся разглядеть, кто там находится, ведь машина-то с красным флагом, а на нем эмблема вроде бы федаев – пятиконечная звезда и серп с молотом. Но лица дружелюбные.

Но вот нам расчищают дорогу, и мы медленно въезжаем в небольшой двор школы, в которой живет Хомейни. У окон толпа народа – ждут появления аятоллы. Нас с трудом проводят до закрытых дверей школы. После препирательств кто-то изнутри открывает нам дверь, и мы втискиваемся внутрь школы. Здесь толпы нет, но народу всякого много: молодые люди с оружием, много мулл в тюрбанах и свисающих широких одеяниях. Перед лестницей на второй этаж снова охрана, но нас уже встретили какие-то люди, кто они – не представляются.

Появление наше вызывает косые любопытствующие взгляды, особенно молодых, подвижных, бойко жестикулирующих священнослужителей, которые и тюрбан, и очки, и перстни на руках, да и саму одежду носят с каким-то кокетливым щегольством. С улицы слышен постоянный шум голосов – требуют имама.

Внезапно небольшого роста «духовник» в очках чуть не утыкается в меня, берет за обе руки, приветливо улыбаясь, приветствует наше прибытие. Как и все «новые» иранцы, он также не представляется. Позднее по фото мы узнали, что это был Халхалиль, весьма спорная и необычная фигура среди иранского духовенства, – одно время председатель скорых на руку исламских ревтрибуналов, затем глава организации по борьбе с наркотиками. (Эта организация произвела ряд успешных рейдов, пожалуй, «слишком успешных», т. к. оказались затронуты интересы некоторых «высших» людей, и Халхалиль ушел на время с арены, оставаясь явным противником Базаргана, которого не раз называл предателем революции.)

Но это все было потом, а пока… Халхалиль ввел нас в одну из классных комнат, где у входа мы сняли ботинки, – оказалось, ошибка. Нас повели в другой класс, куда мы уже вошли в носках. Нам сказали, что Хомейни придет сюда для разговора с нами. Мы, было, по своей европейской несообразительности горячо сказали: зачем же ему беспокоиться и приходить к нам, мы сами можем прийти к нему. Но нам объяснили, что так делается в Европе, здесь – по-другому: сидите, ждите, хозяин сам придет к вам.

В комнате парт нет, на стене одинокая черная доска напоминает о прежнем ее назначении. На полу простые ковры, у стены они покрыты белым, и лежат небольшие подушечки. Видимо, придется сидеть нам на полу у стены. На полу же стоят и телефоны. Душно, смеркается, за открытыми окнами шевелится, шумит толпа.

Хомейни появился в двери как-то неожиданно, без каких-либо предупреждений. Он среднего роста, в светло-коричневой накидке, под ней темная одежда, на голове черный тюрбан. Руки утонули где-то за мантией, то ли в широких рукавах, то ли просто так – за накидкой. Хомейни, выпростав правую руку, сделал ею общий приветственный жест, руку спрятал. Я подошел, поздоровался. «Дед» кивнул и жестом пригласил к одной из стенок сесть. Сели: я слева от него, наш первый секретарь-переводчик Володя Фенопетов со мной рядом и чуть впереди. Еще уселись двое мулл, подполз на коленях третий, какой-то парень на весу держал портативный магнитофон у рта Хомейни.