Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
– Что, – говорю матросу, – не вышло?!
– Ну, сука, попадись мне в следующий раз, не уйдёшь!
Следующего раза не представилось. Больше в то лето мы в сопки не ходили. А Толика я надеялась всё равно рано или поздно завоевать! Если я видела, что он надевает лыжи у подъезда, собираясь пробежаться по лыжне в сопках, я вострила лыжи в том же направлении. Между Новым и Старым Полярным было озеро, замерзавшее зимой и служившее катком. Его очищали от снега, получался высокий снежный вал, на котором стояла праздная публика, глазевшая на катающихся. Над катком были натянуты гирлянды лампочек. По зажжённым лампочкам мы издалека определяли, работает ли каток. На берегу стояло деревянное здание – раздевалка с прокатом коньков. Из репродуктора гремела музыка. Каток работал вечером по средам (не всегда), субботам и воскресеньям. Он был не столько местом для катания, сколько для свиданий. Толик, конечно же, ходил на каток, и я тоже встала на коньки. Сколько синяков, шишек и даже травм, сказавшихся много-много позже, стоило мне овладение коньками, не описать, но кататься я научилась! Наконец, когда я уже была в восьмом классе, а Толик – в десятом, он обратил на меня внимание. Морозными декабрьскими вечерами мы гуляли с ним по Старому Полярному, катались вместе на катке. Я была на седьмом небе от счастья, но длилось оно недолго.
Приближался новый, 1957 год. Конец декабря был самым счастливым временем школьного года: впереди каникулы, встреча Нового года, школьный новогодний вечер 1 января, всегда очень весёлый, с представлением, программа которого до самого вечера держалась в секрете. В школе были свои эстрадные звёзды среди старшеклассников. К Новому году наряжалась ёлка в актовом зале, украшались классы и коридоры снежинками из бумаги и ваты. От школьного вечера многое ожидалось, особенно от игры в почту. Все прикалывали себе на грудь картонки с номерами, на эти «адреса» писали записки, часто анонимные, которые разносили «почтальоны». В зале и коридоре второго этажа были танцы под радиолу. Завязывались и распадались школьные романы. На вечерах от волнения мои щёки до ушей заливал яркий румянец, что было для меня сущим наказанием. Я часто подбегала к большому зеркалу, висевшему около раздевалки на первом этаже, проверяя, не слишком ли я румяная, спрашивала девчонок:
– Я очень красная?
– Не очень. Как розовый поросёночек!
Получив такой «утешительный» ответ, неслась в туалет умывать лицо холодной водой.
В тот предновогодний вечер я сидела дома, наряжая ёлку. Тогда ёлки были «вкусными». Помимо игрушек и самодельных гирлянд на ёлку вешали мандарины (неизменный атрибут Нового года!), конфеты, орехи в фольге, печенье, сушки. Потом после Нового года это постепенно уничтожалось, начиная с мандаринов и заканчивая сушками. Прибежала подружка Галя и шепнула мне:
– Твой Толик на катке катается с Томкой Добродомовой!
– Не может быть!
– Сбегай, посмотри.
С Томкой Добродомовой Толик прохаживался вечерами и катался на катке до меня. Темноволосая, черноглазая, смуглая его одноклассница слыла сердцеедкой. Я её терпеть не могла, хотя не знала, что она за человек, да это было и неважно. Достаточно того, что она не выпустила из своих коготков Толика. Я и раньше ревновала. Как-то, гуляя, осторожно спросила о ней Толика. Он отшутился, а чувство опасности у меня усилилось. Быстро одевшись, я буквально перелетела через Чёртов длиннющий деревянный мост, за которым почти сразу начинался каток. Увы, убедилась! Всё так и было: катались, держась за руки, весело смеялись! Я тотчас же убежала, побоявшись, что Толик меня заметит. Не хотелось, чтобы он увидел меня, покинутую и несчастную. Ночью лежала без сна, удивляясь, почему не плачу, ведь жизнь-то разбита! Думаю, больше всего страдало моё уязвлённое самолюбие: брошена! Решила: вида не подам, что меня задело его предательство! Нравится тебе Томка Добродомова – и пожалуйста! Мне плевать! Более того, рада за товарища! Встретив Толика, собирала себя в кулак, с трудом справляясь с бившей меня дрожью, и улыбалась ему как доброму знакомому.
Наступивший новый год принес изменения в нашу семейную жизнь. В Новом Полярном рядом со школой построили кирпичный двухэтажный дом для райисполкомовских работников. Туда переехала часть жильцов из старого дома. Наша семья получила в нём комнату размером двадцать два квадратных метра в двухкомнатной квартире. Такую же комнату в соседнем подъезде получила и семья Федоренковых. Так что мы с Толиком опять жили в одном доме. Однажды представился случай довести моё мнимое безразличие до сознания Толика, чтобы много из себя не воображал. Увидев, что он вышел из дому, я забежала к Эмке поболтать. По звукам в прихожей поняла, что он вернулся. Будто продолжая разговор, нарочно громко сказала:
– Что это Толик смотрит на меня как провинившаяся собака? Зря переживает! Я к его роману с Томкой Добродомовой отношусь совершенно спокойно!
Вошёл Толик, с интересом на меня посмотрел. У меня перехватило дыхание.
– Привет!
– Привет!
Я тут же заторопилась уходить, боясь выдать свои истинные чувства, быстро попрощалась и ушла. У меня от волнения прямо руки-ноги отнимались, но я была довольна собой.
Пришла весна, потом лето, экзамены, каникулы. Мы уехали отдыхать в деревню, а Толик – в Ленинград. Там он поступил в химико-технологический институт и приехал домой только на зимние студенческие каникулы. В дороге сильно простудился и почти все каникулы провёл в постели. Не навестить тяжелобольного – это кем же надо быть?! Когда у него спала температура, я, конечно, навестила. Болтали о всякой ерунде, шутили. Похоже, он был рад моему приходу. Хотя о наших отношениях не было сказано ни слова, я вернулась домой окрылённая. Толик уехал в Ленинград, а я, потерпев месяц, выпросила у Эмки его адрес и написала письмо, полушутливое, не обязывающее к ответу. Завязалась оживлённая переписка, я жила от письма к письму. Его письма перечитывала по много раз. В
