Пауль Шмидт - Переводчик Гитлера

Гендерсон внимательно прочитал этот документ на очередной встрече с Гитлером на следующий день, 29 августа. «Это похоже на ультиматум,? таким был его комментарий по поводу краткого срока, отведенного на прибытие польского участника переговоров.? У поляков едва ли будет двадцать четыре часа, чтобы подготовить план».

Гитлер разбил наголову это справедливое замечание Гендерсона, как и те, что тот выдвигал в Годесберге. «Времени мало,? сказал он,? потому что существует опасность, что новые провокации могут привести к развязыванию войны». Опасность взрыва из-за постоянных инцидентов в то время, казалось, действительно нарастала с каждым часом.

Вскоре Аттолико вновь пришел повидаться с Гитлером. Муссолини сообщил, что британское правительство по разным поводам выражало ему свою готовность к проведению переговоров. Из этого послания у меня сложилось ясное впечатление, что Муссолини хотел взять на себя инициативу по созыву конференции. Гитлер, очевидно, тоже понял это, но не собирался принимать какое-либо посредничество со стороны «вероломной» Италии. Он с подчеркнутой холодностью ответил Аттолико, что уже связался напрямую с англичанами, и подтвердил, что готов принять представителя Польши на переговорах.

На следующий день, 30 августа, воцарилось относительное спокойствие. Мы занимались оформлением предложений Гитлера относительно урегулирования по Данцигу и «коридору». Когда я увидел эти предложения, то едва мог поверить своим глазам. Предполагался плебисцит по вопросу о Польском коридоре под наблюдением международной комиссии британских, французских, итальянских и русских представителей; Гданьск оставался за Польшей; Польше отдавалась международная магистраль и железная дорога на территории, которая становилась германской. Эти предложения отличались духом, имевшим мало общего с национал-социалистскими методами и идеями, которые Гитлер высказывал ранее. Это было предложение вполне в духе Лиги Наций. Мне показалось, будто я снова нахожусь в Женеве.

Незадолго до полуночи 30 августа, как раз перед истечением срока немецкого ультиматума насчет приезда представителя Польши, неожиданно позвонили из британского посольства. Гендерсон хотел вручить Риббентропу ответ британского правительства на документ Гитлера, полученный накануне.

Последовавший затем разговор был самым бурным из всех, которые мне пришлось переводить за двадцатитрехлетний срок работы в качестве переводчика. В чрезвычайно напряженной атмосфере нервы и у Гендерсона, и у Риббентропа были на пределе после затянувшихся переговоров последних дней. Риббентроп только что приехал прямо из Канцелярии и находился в состоянии крайнего возбуждения.

«Что же они решили на этот раз?»? гадал я, в то время как министр иностранных дел Германии с бледным лицом, поджатыми губами и блестящими глазами сидел напротив Гендерсона за небольшим столом в бывшем кабинете Бисмарка. Он поздоровался с Гендерсоном строго официально, храня ледяное выражение лица. Беседа частично проходила по-немецки, так как Гендерсон любил говорить на нашем языке, хотя и не был в этом большим мастером. В этом важном разговоре он бы лучше и с большей ясностью выразился по-английски. Но и раньше он часто прибегал к немецкому языку и, по-моему, считал это дружеским жестом.

Прежде всего Гендерсон напомнил о сообщениях, полученных нами в письменном виде из британского посольства в тот день, начиная с заявления о том, что «неразумно» ожидать, будто посольство Великобритании сможет организовать приезд польского представителя в Берлин в течение двадцати четырех часов.

Риббентроп вспылил. «Время истекло,? подчеркнуто спокойно сказал он.? Где поляк, которого должно было доставить ваше правительство?»

Кроме того, Гендерсон вручил личное сообщение от Чемберлена Гитлеру, в котором говорилось, что Великобритания сделала заявления в Варшаве, чтобы избежать пограничных инцидентов. Он упомянул также, что Великобритания посоветовала Польше стремиться к сдержанности и требует от Германии такой же политики.

«Это поляки агрессоры, а не мы!? приходя во все большее возбуждение, парировал Риббентроп.? Вы обратились не по адресу».

Когда затем Гендерсон сказал, что, имея дело с Польшей, рейх должен следовать обычной процедуре и передать предложения Германии через польского посла в Берлине, Риббентроп совершенно потерял самообладание. «После того, что произошло, об этом не может быть и речи!? крикнул он Гендерсону.? Мы требуем, чтобы участник переговоров, уполномоченный своим правительством, прибыл сюда в Берлин».

Гендерсон тоже начал терять спокойствие, типично британское хладнокровие, которое было для него характерно. Он покраснел, и руки у него начали дрожать, в то время как он продолжил чтение официального ответа на гитлеровский меморандум. Британская нота вкратце касалась предложений относительно англо-германских отношений и сосредотачивалась в основном на споре по поводу Польши. Во избежание инцидентов обе стороны должны были воздержаться от передвижения войск во время переговоров.

По мере того как зачитывались отдельные пункты, Риббентроп постоянно прерывал Гендереона. «Это неслыханное предложение»,? рассерженно заявил он, услышав о рекомендации относительно прекращения передвижения войск. Потом скрестил на груди руки и с вызовом глянул на Гендерсона. «Что еще Вы собираетесь сказать?»? рявкнул он, давая понять, что Гендерсон может продолжать.

«Британское правительство,? сказал он,? располагает информацией, что немцы совершали акты саботажа в Польше».

«Это проклятая ложь польского правительства!? в ярости вскричал Риббентроп.? Я могу лишь сказать Вам, герр Гендерсон, что ситуация чертовски серьезная!»

Теперь и британский посол потерял самообладание. Предостерегающе подняв указательный палец, он выкрикнул: «Вы только что сказали „чертовски“. Это не то слово, которое следует употреблять государственному деятелю в такой тяжелой ситуации!»

У Риббентропа перехватило дыхание: один из этих «неуклюжих» дипломатов, какой-то посол, какой-то наглый англичанин осмелился сделать ему замечание, как школьнику! Риббентроп вскочил со стула. «Что Вы сказали?»? прорычал он. Гендерсон тоже поднялся на ноги. Оба в упор смотрели друг на друга.

В соответствии с дипломатическими условностями мне тоже следовало подняться, но, честно говоря, я не знал, как следует вести себя переводчику, когда собеседники переходят от слов к делу,? и я действительно опасался, что они могут так и поступить. Поэтому я продолжал спокойно сидеть, притворяясь, что делаю записи в блокноте. Я слышал, как два бойцовых петуха тяжело дышат у меня над головой. Самое меньшее, что может теперь случиться, подумал я, это если министр иностранных дел рейха вышвырнет посла Его Британского Величества за дверь. С годами переводчик приобретает вкус к гротескным ситуациям, но я не нашел ничего комичного в этой сцене? она была чрезвычайно тягостна для единственного зрителя.