История Саудовской Аравии - Алексей Михайлович Васильев
Сауд постоянно ходил с охраной. Когда он молился в дворцовой мечети, его охраняли двое рабов, когда же выходил на молитву вместе с народом, то его сопровождали шесть рабов с саблями: двое становились перед ним, двое – сзади и двое – за вторым рядом молящихся50. Эти меры предосторожности, видимо, были приняты после убийства в мечети его отца, Абд аль-Азиза. Постоянная охрана была естественной мерой безопасности, но она способствовала физическому отделению эмира от массы населения.
Приведенный выше распорядок дня Сауда в общих чертах подтверждал и И. Буркхардт51.
Летописец отмечал простоту жизни Саудидов, их общедоступность и близость к народу. Из приведенного отрывка Ибн Бишра тем не менее можно сделать вывод, что при дворе Саудидов развивался особый церемониал – внешнее отделение знати от народа, воздействие на простой люд пышностью и великолепием свиты, слуг, особой манерой держаться и т. п.
Ж. Раймон, знакомый с придворной жизнью Эд-Диръии лишь по рассказам очевидцев, сообщал, что Сауд «стремился к блеску и помпе… Если он так выделяется своею роскошью во дворце, он еще более заметен, когда выходит из него; он производит впечатление многочисленной свитой, которая требует почета повсюду, где он проходит»52.
Государственные расходы помимо двора эмира.
Одним из способов перераспределения полученных богатств внутри правящего класса были подарки, которые диръийские правители делали своей знати как натурой (породистые лошади, оружие, скот), так и в виде денежного вознаграждения. И. Буркхардт писал, что диръийский правитель дарил кочевым шейхам от 50 до 300 талеров53. Ибн Бишр сообщал, что диръийский правитель «щедро одаривал своих подданных, которые приходили к нему по делам, и эмиров…»54.
Дополнительный свет на характер расходов в ваххабитском государстве проливают данные о местных, провинциальных бюджетах. И. Буркхардт довольно подробно останавливается на этом вопросе. Правда, в его замечаниях опять-таки проглядывает подсознательное желание слишком уж упорядочить еще не сложившийся механизм ваххабитского государства.
«Все доходы с бедуинов, за исключением закята, поступают в государственную казну, или бейт аль-маль, – сообщал он. – Каждый город или сколько-нибудь значительная деревня имеет местную казну, куда население платит свою долю. При казне есть писец, или клерк, посланный ваххабитским вождем с приказанием не допускать, чтобы местный шейх совершал какие-либо злоупотребления с деньгами. Шейхам не позволяется ни собирать деньги, ни распоряжаться собранными средствами.
Эти фонды предназначаются для общественных служб и делятся на четыре части. Четвертую часть посылают в центральную казну, в Эд-Диръию. Четвертая часть предназначается для облегчения положения бедняков… Она расходуется на богословов, которые должны наставлять учеников, и судей, на ремонт мечетей, на содержание общественных колодцев… Половина – на бедных солдат, которых снабжают в поход продовольствием, а в случае необходимости – верблюдом, а также на гостей. Деньги, предназначенные для гостей, передаются в руки шейхов, которые содержат что-то вроде постоялых дворов, где все гости могут останавливаться и питаться бесплатно. На эти цели идут также натуральные налоги»55.
Приведенный отрывок не дает ответа на многие вопросы. Остается неясным, пополняется ли местная казна за счет части закята или же дополнительных налогов? Участвует ли центральная казна в местных расходах? Далее И. Буркхардт писал, что центр возмещал потери от стихийных бедствий и вражеских набегов56. Но было ли это одноразовым примером участия центральной казны в местных расходах или же практиковалось постоянно?
Другое деление местного бюджета на примере Эль-Хасы приводил Ибн Бишр: «А что он (диръийский правитель. – А. В.) получает из бейт аль-маль Эль-Хасы, то делится на три части: треть он предназначает для своих пограничных районов и крепостей и для довольствия их населения и гарнизона, треть – это довольствие для его конницы, его людей, его помощников и для всего, что [нужно] для его дворца, домов его сыновей, домов семьи шейха и других в Эд-Диръии, треть продается за деньги и остается у его доверенных лиц для подарков и денежных перечислений… И после этого получают 80 тыс. риалов для Эд-Диръии»57.
Средства на местах, таким образом, распределялись по нескольким основным каналам. Главная часть шла на военные цели – в виде обеспечения неимущих солдат, оплаты провианта и выдачи жалованья гарнизонам, содержания конницы (то есть вооруженной знати). Вторая важнейшая статья расходов – подарки местной знати, которая держала в своих руках ключевые посты в нарождавшейся администрации и распоряжалась частью расходов, несомненно, не без выгоды для себя. Траты на «бедняков» покрывали содержание богословов и судей.
Благотворительность.
Ибн Бишр отмечал, что диръийский эмир Абд аль-Азиз «заботился о больных и бедных. Среди них были такие, кто писал ему письма от себя, своей матери, жены, сына и дочери – от каждого по одному письму. А Абд аль-Азиз выписывал на каждое письмо дар. И такому человеку по этой причине приходит 20 риалов, или больше, или меньше. Когда умирал такой человек из какой-либо области Неджда, то его дети приходили к Абд аль-Азизу или его сыну и просили быть заменой [умершего] родителя. Он их щедро одаривал, а может быть, назначал им жалованье из канцелярии. Каждый год и в любое время он давал населению оазисов и деревень большие милостыни – около тысячи риалов, или больше, или меньше. Он спрашивал о больных и сиротах в Эд-Диръии и в других местах и приказывал одаривать их…
Сообщил мне писец, что Абд аль-Азиза одолела однажды головная боль. Он позвал его к себе и сказал: „Пиши о милостыне для населения [разных] мест“, – и продиктовал ему: „Народу Манфухи – 500 риалов, Аяйны – столько же, Хураймалы – 700, Махмаля – 1100 и всем другим областям Неджда вроде этого“. Сказал писец: „Стоимость [его милостыни] – 90 тысяч риалов“.
Однажды к нему пришло 25 нош риалов. Он проходил мимо них, а они лежали. Он уколол их своей саблей и сказал: „Господь дал мне власть над ними, но не дал им власть надо мной!“ И начал распределять их»58.
Ибн Ганнам описывал страшный голод в Неджде в середине 80-х гг. XVIII в., когда цены на продукты питания невиданно поднялись, когда умирали мужчины, женщины,
