Лучше, чем будущее - Майкл Джей Фокс

После сорока лет под прицелами камер я немедленно чувствую, когда на меня смотрят. Чуть поворачиваю голову вправо, и да, в паре метров какой-то парень сверлит меня взглядом. Наверное, хочет подойти поздороваться или сделать селфи.

Он и правда подходит — высокий, под 190 см, с короткими черными волосами и легкой небритостью, в джинсах и рабочей куртке. Он выглядел бы угрожающе, если бы не глаза… Они светлые, ясные и обезоруживающие.

— Вы Майкл Дж. Фокс?

Я киваю.

— Ох, надо же! — говорит он. — Я постоянно пересматриваю ваш «Спин-Сити».

— Спасибо, — отвечаю я.

Он опускает глаза на мою трость, а потом поднимает снова:

— Мне очень жаль, что…

Внезапно я чувствую, что надо ему объяснить.

— Мне недавно сделали операцию на позвоночнике…

Я что, правда собираюсь все рассказать этому парню?

Но он приходит мне на выручку:

— Я бывший военный. Сейчас лечусь от депрессии — от ПТСР. И мне уже гораздо лучше, правда.

— Здорово, — отвечаю я, радуясь, что разговор переключился на него.

— Я просто хотел вам сказать, потому что… понимаете, вы мне очень помогли.

Он ничего не хочет от меня, этот добродушный великан. Наоборот, он решил со мной поделиться — и это бесценно.

— Я очень рад, — отвечаю я ему. — Как вас зовут?

— Дерек.

Нина, наконец, покупает свои карамельки. Я прощаюсь с Дереком, мы жмем друг другу руки, и он смотрит, как я, хромая, выхожу за двери. Наверняка он сейчас думает: Я чувствую себя лучше, чем выглядит Майкл Дж. Фокс.

В машине я взбиваю подушку, готовясь проспать всю дорогу до Манхэттена. Мама вскоре прилетает к нам погостить из Ванкувера. Жду не дождусь, когда смогу поведать ей новости. Это уже официально: операция помогла. Опухоль не вернулась. Спинному мозгу ничего не грозит. Все прошло как нельзя лучше.

Я думаю про нашу встречу с Дереком. Я очень ему благодарен: оказывается, своей борьбой за жизнь я смог кому-то помочь.

Однако внутри у меня по-прежнему остается страх, сколько бы я ни пытался его подавить.

Я сплю, но не очень хорошо.

Глава 19

Единственное, чего стоит бояться

Есть как минимум две вещи, объединяющие меня с Франклином Делано Рузвельтом:

1). периодическое использование инвалидного кресла;

2). страх страха.

«Единственное, чего стоит бояться, — это сам страх». Такими словами он ободрял нацию, изможденную Великой депрессией, и это послание очень помогло мне в тяжелые времена. Его речь всегда меня мотивировала: я черпал из нее вдохновение. Нет, я не бесстрашный: я боюсь атак террористов, землетрясений, пауков «черная вдова», потерять своих детей среди ночи и тысяч других ужасных событий. Просто я не боюсь всего этого сейчас, в данный момент, потому что у меня нет причины. Это не является моей текущей реальностью. Я не боюсь того, что может случиться, так же как боюсь того, что может точно. Но при всем этом за последний год я в полной мере испытал, что значит «бояться себя самого».

Королева Елизавета объявила 1992 год своим Annus horribilis; я же назвал бы 2018-й своим ужасным, кошмарным, плохим — очень плохим — годом. Сложный физически и эмоционально, он добавил мне боли: повторяющиеся падения становились все опаснее, а травмы в результате этих падений превращались в катастрофы. Мы лишились отца Трейси, нашего патриарха и любимого друга. События 2018-го чуть меня не подкосили: мне пришлось пройти через множество мучений, а для этого еще и научиться ходить.

После такого странного года кажется совершенным сюрреализмом отправиться на сафари. Кого я обманываю? Куда мне ехать?

Моя семья запланировала путешествие в Африку на последние десять дней декабря. Я всегда обожал такие поездки с приключениями, однако у меня есть совершенно обоснованные опасения. С учетом того, что много ходить я все равно не смогу, я не знаю, готов ли мой мозг воспринимать новые впечатления. Меня искушает тот факт, что наши любимые спутники тоже едут: это Стефанопулосы и Шенкеры, две семьи, хорошо знакомые с моей ситуацией. Трейси раз за разом повторяет: «Ты будешь практически все время находиться в джипе. Тебе не придется никуда ходить, а весь отель — одноэтажный. Просто идеально».

Я штудирую рекламные брошюры.

— Но это же не будет похоже на Диснейленд, нет? С жирафами, заглядывающими в окна?

— Это настоящее сафари, — заверяет меня Трейси.

Сэм подходит к вопросу с другой стороны:

— Мы все хотим, чтобы ты был с нами, Папс.

Он вспоминает шутку, которую я рассказал ему лет двадцать назад, когда он, взволнованный и сомневающийся, собирался впервые поехать в летний лагерь. По глупости я решил, что от этого он почувствует себя лучше. «Помни, если вы с приятелем будете идти по лесу и за вами погонится медведь, тебе не надо перегонять медведя — достаточно перегнать приятеля».

И вот Сэм возвращает ее мне:

— Помни, — говорит он, — если мы будем в саванне и за нами погонится лев, нам не придется перегонять льва…

— Папины шутки? Ты уже шутишь надо мной, как отец?

— Ну, ты же понял, Папс. Я просто напоминаю.

Это напоминание станет пророческим.

В последние дни перед отъездом в Африку наша семья, друзья и их дети с трудом сдерживают нетерпение. Я радуюсь, что мое присутствие необязательно — они все равно поедут, со мной или без меня. Но все-таки мне приятно, что они настаивают, чтобы я присоединился.

Исключительно чтобы избежать FOMO, страха упустить что-нибудь, я решаю все-таки протащить свое немощное тело через полмира, чтобы оказаться в саванне Танзании. Но главное, что сподвигло меня на такое решение, это уверенность Трейси — я справлюсь со всем, что встанет (или пробежит) на моем пути.

Первый леопард, которого мы видим, поражает воображение. В десяти метрах над землей, на ветке