Валентина Мухина-Петринская - На ладони судьбы: Я рассказываю о своей жизни

В первый же день дежурившая там медсестра сказала санитарке, которая собиралась вымыть ванну после предыдущего больного: «Ванну этой не мой. Разве не видишь, это же зека. Пусть сама вымоет, а также вымоет за собой».

Я вспылила и резко заявила, что для них я не зека, а больная, и, если они не будут как положено за мной ухаживать, я пойду и нажалуюсь врачу.

Они струхнули и помыли ванну, но каждый раз ворчали, что еще заявят на Ивана Васильевича куда следует, что он заставляет их прислуживать врагам народа.

И вот однажды вместо ванн я отправилась к пятиэтажному дому, где жил Сережа, села на скамейку в скверике напротив и рассматривала окна, гадая, за которыми из них живет Сережа.

Сообразив, что до самого отъезда я буду ходить и смотреть на окна, Маша отправилась к своему знакомому врачу, и он помог ей узнать, где работает Сергей Николаевич Неклонский… Он работал в театре драмы художником. Это меня немного удивило и очень обрадовало. Итак, его хобби стало профессией. Тогда на прииске Незаметном, когда он работал в «Алданзолото», он каждый свободный час посвящал рисованию… На север он попал волею судьбы, но север пленил и, можно сказать, заворожил его своей холодной красотой.

В начале нашего знакомства я спросила его:

— Сергей Николаевич, а кем вы работаете в «Алданзолото»?

Он усмехнулся:

— Поскольку вы, как я вижу, любитель английской литературы, скажем так: клерком.

— Вам нравится ваша работа?

— Нисколько. Но жизнь в данное время не предоставляет мне ничего более интересного. И я исполняю свою работу добросовестно. Мною очень довольны. Кстати, все бегают ко мне за орфографическими и геологическими справками. Зарабатываю неплохо…

Север, конечно. К тому же он был беспартийный. У папы, например, был партмаксимум, и даже на севере он получал четыреста двадцать рублей.

До этого мы жили в Саратове, я училась в университете. Отец только что получил от госбанка новую просторную квартиру окнами на городской парк «Липки».

Но отца вызвали в ЦК и уговорили ехать на Алданские золотые прииски управляющим госбанка. Госбанк там исполнял несколько иные функции, чем в Саратове. В него свозили золото со всех соседних приисков, а потом под охраной везли восемьсот километров к станции Большой Невер, до железной дороги.

Требовался член партии, а среди финансовых работников их было не так много. Отцу пришлось согласиться. Мы бросили квартиру, я — университет, и все поехали с папой.

Дом, в котором мы поселились в Незаметном, стоял возле шоссе, что тянулось от станции Большой Невер до города Якутска, через Незаметный. Это был 1930 год по шоссе беспрерывным потоком шли раскулаченные. На возах сидели дети, старики и заболевшие в пути. Остальные этот бесконечно длинный путь шли пешком.

До меня не сразу дошло, что крестьяне идут, идут день за днем…

Окна были запушены инеем, затянуты слоем льда — какие узоры нарисовал на них серебром мороз!

Квартира наша состояла из огромной кухни (она же и столовая), большой комнаты, где находились папа с мамой и сестренка Лия, и небольшой комнаты на полтора окна — моей.

Полтора окна… Половинка была от второго окна, которое выходило в другую комнату, где жил сосед. Так как стена доходила лишь до подоконника, легко можно было просунуть руку. Сколько я потом получала по утрам через это окно шоколадок, коробок конфет и книг!

Но всё это потом.

Сначала я просто увидела своего соседа. На другой же день по приезде мы с мамой купили в магазине штук десять книжных полок. Я их поставила друг на друга в два ряда по пять полок. В коридоре стоял сундук с моими любимыми книгами, и я их укладывала на полки, когда с работы пришел Сергей Николаевич Неклонский, живший в этой соседней комнате. Его сразу заинтересовали мои книги. Именно книги, а не я.

Я… Я влюбилась с первого взгляда. Это была моя первая и, пожалуй, единственная такая большая и серьезная любовь.

— Можно взглянуть на книги? — спросил Неклонский.

— Пожалуйста. — Я пододвинула ему стул. Он сел и стал рассматривать книги.

Он с интересом просмотрел все, помог уложить их на полки, даже перетаскал то, что еще лежало в сундуке.

Помню, обрадовался, когда увидел Кнута Гамсуна. Взял себе почитать его «Мистерии».

— А в Незаметном хорошая библиотека? — спросила я.

— Представьте себе, довольно-таки хорошая, почему-то лучше, чем в некоторых областных центрах. В книжном магазине иногда бывает неплохой улов. Хотите посмотреть?

Мы зашли к нему. У него было довольно много книг. Вдруг я увидела «Бедную мисс Финч» Коллинза, издание еще конца прошлого века, и, схватив ее, прижала к груди.

Сергей Неклонский рассмеялся:

— Не собираюсь отнимать, читайте сколько захотите.

— Можно и маме дать потом прочесть?

— Мария Кирилловна тоже любит читать?

— Очень.

— Она гимназию кончала?

— Все так думают, а она ведь из деревни. Всего два класса. Правда, с двенадцати лет в городе и очень много читает, всю жизнь.

— Это вы в нее.

— Папа тоже любит читать…

Так мы с ним познакомились.

Да, я полюбила его как-то сразу, но безнадежно. Он был слишком хорош для меня. Боже, до чего же он был хорош собою. Нет, это не была красота Рудольфа Валентино или Мозжухина. Это была красота духовная, мужественная.

Первое, что я увидела в его комнате, это акварельный портрет очень некрасивой молодой женщины с умным одухотворенным лицом. Мимо такой не пройдешь не оглянувшись. И все же она была очень некрасива: слишком глубоко посаженные серые глаза под низким лбом, густые сдвинутые брови, густые темные волосы, свернутые на затылке в узел, как бы оттягивающий голову назад, крупный подбородок, нижняя челюсть чуть выдвинута вперед. Плечи и грудь были окутаны газовым шарфом, что несколько смягчало твердость очертаний.

— Кто эта женщина? — спросила я тихо.

— Моя бывшая жена, портрет я делал с фотографии.

— Это вы сами писали портрет жены? — спросила я.

— Бывшей жены. Мы развелись. Я отвез ее и дочку в Иркутск. Они там хорошо устроены у знакомой староверки. Срисовал с фотографии, вот с этой…

Он достал из ящика письменного стола фотографию. Жена его там была изображена с трехлетней дочкой Олечкой.

По стенам висели другие картины, и акварель и масло — северные пейзажи, полные скрытого поэтического очарования.

— Это эскизы, этюды, — пояснил Сергей Николаевич, — это моя радость!

— Вы художник?

— Я уже сказал: клерк. Художник-самоучка, пожалуй. Вам это понравилось?

— Произвело очень сильное впечатление, — я резко отвернулась и стала рассматривать его книги, а Сергей Николаевич впервые стал рассматривать меня.