В лучах эксцентрики - Иван Дмитриевич Фролов
Однако и в таком виде фильм мог представлять немалую опасность. Неудивительно, что упоминаемые выше ответственные работники в семи инстанциях сделали все возможное, чтобы выхолостить комедию, лишить слишком откровенных связей с современными проблемами. В результате и без того не очень открытые связи стали еще менее явными и отчетливыми. Поэтому успех окончательного варианта комедии зависел уже не только от всех перечисленных выше закономерных и случайных факторов. Главную роль теперь стала играть сила гражданских чувств и устремлений зрителей, степень неприятия ими негативных сторон нашей жизни тех лет. Короче говоря, кто хотел видеть в экранизации новизну и оригинальность постановки пьесы, тот уходил после просмотра разочарованный. А кто надеялся увидать в гоголевских событиях сатиру на современность, тот понимал аналогии и тому фильм нравился, так как идентичность абсолютистской монархии и нашей централизованной государственной системы позволяла переносить на наше недалекое прошлое почти все положения «Ревизора». Поэтому постараюсь анализировать комедию преимущественно с этих позиций.
Приказ городничего навести в городе порядок и поставить квартального «для благоустройства на мосту» режиссер воплощает в развернутую комедийную феерию, работающую многократно на протяжении всего фильма и наполненную современным содержанием.
В ожидании ревизора в городке закипела работа по устранению крайней запущенности и бесхозяйственности. Солдаты строем подметают улицу, распиливают на дрова полуразвалившийся забор и спешно строят новую ограду, выравнивают упавшие полосатые верстовые столбы.
Вокруг уродливого городского памятника, а также вокруг мозолившей глаза безобразно грязной лужи, райского пристанища городских свиней, устанавливают комнатные цветы в горшках, полностью закрывшие «это разгильдяйство и безобразие».
А под развалюхой мостом вместо квартального поставили чуть ли не взвод солдат, для того чтобы во время начальственного проезда поддерживать еле держащиеся несущие балки солдатским горбом.
Как видим, несмотря на основательную чистку, которой подверглась комедия, все-таки показухи — одного из главных негативных явлений «застойного периода» — осталось достаточно много.
Если не срабатывала поверхностная лакировка, вроде декорирования неприглядностей комнатными цветами или шикарными персидскими коврами, тогда в ход шла система взяток. Взятки как при самодержавии, так и в нашем предельно централизованном государстве были самым распространенным нарушением закона. Взяточничество было настолько всеохватывающим, приобрело такие разнообразные и хитроумные формы, что его чуть ли не возвели в сан неписаного закона. Причем в совершенствовании форм взяточничества наши аппаратчики оказались куда изобретательнее гоголевских. Такая разновидность упоминаемой в пьесе взятки, как борзые щенки, для наших мастеров обделывать дела — давно прошедший и уже забытый этап. Из печати нам стали известны факты подношения в виде не только самых различных дорогих товаров, но и всевозможных услуг (шикарные застолья, выливающиеся в оргии; запрещенные законом виды охоты на дичь; коттеджи, построенные в тихих и укромных уголках, и прочее).
Так что взяточничество стало одной из форм должностных отношений. Мелкие чиновники обирали народ и давали стоящим над ними; те были связаны обязанностью перед более ответственными. Так цепочка шла до самого верха. Судебные процессы над заместителем министра внутренних дел СССР Чурбановым и над секретарями республиканских компартий показали это предельно убедительно.
Какое бы малое дело, даже решение незначительного вопроса ни попало в руки нашего бюрократа, свои должностные обязанности он сейчас же превращал в статью дополнительных доходов. Взятки начальникам давали не только за протекцию и оказание всевозможных должностных услуг, но и за то, чего не хватало в жизни, что было трудно достать. Поэтому в стране постепенно вырабатывалась система превращения чуть ли не всех товаров и услуг в дефицит. Все снизу доверху понимали, что только нехватки, только дефицит позволил чиновникам свои служебные обязанности трансформировать в права и привилегии; делал их некоронованными королями данного вида товаров и услуг. Поэтому ответственные работники, завладевшие такими обязанностями, не только не старались устранить этот дефицит, а вольно или невольно способствовали его созданию и расширению. Не исключено, что и планы составлялись с таким расчетом, чтобы, не дай бог, не искоренить дефицит. В результате список дефицитных товаров и услуг постоянно расширялся и дошел до того, что государство превратилось в страну сплошного дефицита, начиная с распределения лимитов на строительные материалы, на нужную технику, на запасные части и кончая пустяковыми товарами ширпотреба.
Гайдай отказался от обозначенной самим Гоголем немой сцены в финале, когда после сообщения городничего о скором приезде настоящего ревизора все застыли в ужасе от предстоящего возмездия. Думается, что вместо этого режиссер нашел очень хороший образ: после сообщения городничего все полезли в карман проверять свои бумажники, готовить новые взятки с весьма обоснованной надеждой, что им удастся откупиться и от настоящего ревизора, каким бы грозным и принципиальным он ни был. В конечном счете неприступность была всего лишь более дорогим товаром и оборачивалась более крупными поборами.
Думаю, что это очень глубокая и работающая на современность находка режиссера. Она несколько переинтонирует весь фильм, выдвигая на первое место взятки и взяточничество как главную форму междолжностных отношений, и более целенаправленно проецирует эту проблему на современность.
В то же время режиссер отказался от такого, казалось бы, выгодного театрального решения, как обращение городничего со словами: «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!» — в зал, к сегодняшней публике. Критики считали это решение самым действенным мостиком, перекидывающим содержание пьесы Гоголя в современность, к нашим людям. В фильме городничий обращается с этими словами не в объектив, не к сегодняшним зрителям, а к своим подчиненным. Гайдай посчитал, что гоголевские ситуации и без того можно целиком проецировать на нашу действительность.
К приезду настоящего ревизора Гайдай снимает с городских улиц весь глянец, наведенный там ранее. Цветы вокруг памятника и около лужи частью завяли, а частью были растащены. Безобразный памятник стал опять мозолить глаза своим карикатурным видом, а лужу снова оккупировали свиньи. Около выстроенного забора выросла прежняя куча отбросов. И наконец, во время проезда настоящего ревизора по злосчастному мосту там уже не было солдат, балки обвалились, и карета ревизора застряла на мосту.
Сатира Гоголя основана на предельной концентрации самых низменных пороков и самых отвратительных, до безобразия, событий и поступков. Его преувеличения измеряются вселенскими категориями. Уездный городишко, в котором происходит действие, расположен в такой глуши, что оттуда три года скачи — ни до какого государства не доскачешь. Если человек любил прихвастнуть, то это враль самозабвенный, все преувеличивающий до невероятности, способный потягаться в этом деле с самим бароном Мюнхгаузеном. Если должностные преступления, то до страшных, поражающих воображение масштабов. Если боязнь разоблачения и наказания, то это страх панический, лишающий рассудка. Врач-иностранец ни одного слова не понимает по-русски, а больные «выздоравливают, как мухи».
Авторская позиция Гоголя четко определена
