Эдвард Радзинский - «Друг мой, враг мой…»
Свердлов стоял в полутьме, угрожающе черный. Жгуче-черные волосы, черные усы и бородка, черная кожа куртки, которую он сделал большевистской модой; на толстом носу поблескивали пенсне. Его так теперь и называли – Черный дьявол большевиков. Неукротимая энергия сжигала его. Он будто чувствовал, что жить ему недолго. Отчетливо помню, как в тот день Свердлов потребовал немедленного восстания. В ответ Троцкий… расхохотался! Он сказал:
– Забудьте это слово. Оставьте его Ильичу. Его дело – теория. Наше – практика! Наша цель: взять власть, но… никакого восстания! Восстание – это примитивно, да и много крови. Мы должны освоить новую тактику – по-мышиному, тихонечко вползти во власть. Для этого создадим при Совете Военный революционный комитет… Нет, нет, не для того, чтобы восставать и захватывать власть! Избави Бог! Но лишь для защиты Петрограда от немцев. – Хохочет Лев, покатываемся мы, хохочет Свердлов. – Объявим населению: дескать, Временное правительство задумало сдать город немцам и для этого хочет отослать части на фронт. Но мы, большевики, хотим защищать столицу. Поэтому войска должны оставаться в Петрограде. И перейти под командование Совета. Все – для защиты столицы! – Собрание опять гогочет. (Всех этих весельчаков приберет впоследствии Коба – все погибнут.) – Будем действовать малыми группами – ни демонстраций, ни баррикад! Не будет ничего такого, что привыкли видеть при восстаниях. Потихоньку-полегоньку захватим все артерии города – почту, телеграф, мосты, вокзалы. Мы вовлечем массы в переворот, а они… даже не заметят этого!..
Теперь выдумщик Троцкий метался по митингам рабочих и солдат. Вот он стоит на трибуне, гипнотизируя зал протянутой рукой. Какой могучий голос! Воистину, глас Революции:
– Временное правительство дало приказы своей осатанелой гвардии расстреливать рабочих! Поздно! Близок час истины! Богачей буржуев – в тюрьмы! Отдай награбленное трудовому народу, солдатам, умирающим за тебя на фронте. У тебя, буржуй, две шубы, одну отдай солдату в окопах. Отдай рабочему свои теплые сапоги, зачем тебе они, если ты не работаешь и сидишь дома!..
Восторженный рев толпы…
Троцкий разработал переворот буквально по минутам.
Мы вместе с уральским боевиком Колей Мячиным получили задание 24 октября занять почту и телеграф. (Тот самый Коля Мячин, который под именем комиссара Яковлева в 1918 году перевезет последнего нашего царя из тобольского заключения на смерть в Екатеринбург. Бесстрашный Коля Мячин. Мой большой друг… И его тоже расстреляет памятливый Коба.)
Ленина я по-прежнему не видел. Он продолжал где-то скрываться. Не видел я и Кобу… И вдруг дня за три до переворота Коба явился ко мне собственной персоной. Как обычно (без «здравствуйте») объявил:
– Мы с тобой в восстании не участвуем. У нас будет совсем другая задача, так приказал Ильич. – И закончил: – Одевайся, Фудзи, нас ждут.
Секретная миссия
Извозчик ждал у дома. Он ничего более не объяснял, и я ничего более не спрашивал (как это часто у нас бывало). Мы сели на дрожки.
Остановились у безликого доходного петербургского дома.
Он сказал:
– Здесь квартира товарища Фофановой. В ней мы будем жить…
(Маргариту Фофанову я знал по общей работе в Петроградском Совете. Дама за тридцать, вечно простуженная, блеклая, в коричневом платье курсистки с белым воротничком. С юности в революционном движении. Пожила на конспиративных квартирах. Кажется, там и прижила двоих детей, но, может, и побывала замужем.)
Молча мы поднимались по лестнице. У двери, обитой потертой клеенкой, Коба бросил по-грузински:
– Не удивляйся.
Самой Фофановой в квартире не оказалось. Дверь открыла ослепительная дама – миниатюрная красотка с огромными глазами. Мимо нас проплыла парижская шляпа – уходила товарищ Инесса Арманд. Я тотчас понял, кого увижу в соседней комнате… Он сидел в гостиной, лобастый, лысый, торопливо писал. Скрывавшийся здесь Вождь готовившегося восстания. Он был по-прежнему без усов и бороды, которые сбрил ему брадобрей Коба Сталин.
Вот так мы стали верными нукерами – охранниками Вождя. Это и была наша секретная миссия в дни Октябрьского переворота.
Мы поселились в комнате рядом с гостиной. Помню, укладываясь спать, Коба сказал мне со смешком:
– Не могу на него смотреть без бороды. Вождь должен быть бородатый, как Карл Маркс, на худой конец, усатый. – И засмеялся: – Мижду нами говоря… – (Это «мижду нами говоря», которое он произносил со смешным акцентом, станет впоследствии его любимой присказкой.) – Ильич потребовал, чтобы около него были сейчас самые надежные и самые смелые. Он назвал их. Кого назвал? Опять нас с тобой, Фудзи. – И он снова прыснул в усы. После чего сообщил задачу: в случае разгрома восстания немедля вывозим Вождя из Петрограда в Гельсингфорс. А пока мы связные между Ильичом и готовящимся восстанием…
Точнее, связным стал я. И приходивший в квартиру длиннющий мрачный финн Райхья. Сам Коба дежурил при Ильиче неотлучно и никуда не уходил из квартиры.
Но Ильич волновался. Несколько раз повторялась уже знакомая мне сцена: перед сном Коба подробно показывал ему на карте, как мы «в случае чего» будем увозить его из Петрограда.
Все это время приходили в квартиру и уходили из нее гости. Внизу в подъезде дежурил чахоточный Райхья. Он и провожал гостей в квартиру… Помню Антонова-Овсеенко с волосами до плеч, Муралова, коренастого, с рязанским смятым носом… Всех их отправит в небытие заботливый Коба.
Правда, Фофанову оставит. Кто-то должен был вспоминать о великой дружбе Кобы и Ильича. Впрочем, бедная Фофанова уже тогда щедро расплатилась с нашей горькой Революцией. Ильич захотел прятаться у нее, потому что в квартире было два выхода – очень удобно на случай опасности… Но впридачу к двум выходам в ее тесной квартирке жили двое детей. Пришлось ЦК приказать ей отправить детей к родственникам. И все эти дни Фофанова ходила нервная, озабоченная. Пояснил мне Коба:
– Она посадила их на поезд и теперь волнуется! Еще бы! Если мы заберем власть, великая заварушка начнется по всей стране.
Коба как в воду глядел. Не вернулись ее дети. Исчезли в огне гражданской войны, которая вскоре охватила Россию. Но тогда огонь только загорался. Зажигали его в ее квартире…
Помню, как Райхья приволок огромный сундук с валютой. Помогал нести его брат. Деньги были все те же – шведские кроны из немецкого банка. Теперь мы получали жалованье из кассы ЦК – не обесцененными керенками, а в полновесной валюте. Приходили и сами немцы. В штатском, но с подозрительной выправкой. Как я узнал от Кобы, Ильич потребовал от немцев накануне восстания начать наступление. Чтобы Керенский не мог снять с фронта верные ему войска и направить их в Петроград.
