Джордан Белфорт - Волк с Уолл-стрит
К счастью, дама предпочла оставить свое мнение при себе и не стала выяснять, какие именно преступления мы совершили на этот раз. Вместо этого она спросила:
— Чем я могла бы вам помочь?
«Могла бы»? Господи Иисусе! Опять это условное «бы»!
— У меня назначена встреча с Жаном-Жаком Сорелем?[8] Мое имя — Джордан Белфорт?
Тьфу! Какого черта я тоже заговорил вопросительными предложениями? Вот уж точно — дурной пример заразителен.
Я ждал, что женоподобный андроид ответит мне, но она молчала. И продолжала пялиться на меня… а потом стала пялиться на Дэнни, разглядывая нас обоих с головы до ног. Затем, словно желая подчеркнуть, как плохо я выговариваю имя мсье Сореля, ответила:
— Ах, так вы имеете в виду мсье Жана-Жака Сореля! — как благозвучно прошелестело в ее устах это имя. — Да, разумеется, мистер Белфорт, все вас ждут на пятом этаже.
Она кивнула в сторону лифта. Мы с Дэнни зашли в отделанную красным деревом кабину, которую обслуживал молодой швейцар в одеянии, достойном какого-нибудь маршала девятнадцатого века. Я шепнул Дэнни:
— Не забудь, что я тебе сказал. Независимо от того, как все пройдет, мы встаем из-за стола со словами, что не заинтересованы. Договорились?
Дэнни кивнул.
Мы вышли из лифта и двинулись по длинному и тоже обшитому красным деревом коридору, который просто провонял богатством. В коридоре стояла такая мертвая тишина, что я почувствовал себя словно в гробу, но на сей раз я подавил в себе желание строить какие бы то ни было умозаключения на этот счет. Вместо этого я сделал еще один глубокий вдох и продолжил движение по направлению к высокой, стройной фигуре в самом конце коридора.
— Ах, мистер Белфорт! Мистер Поруш! Доброе утро! — сказал Жан-Жак Сорель елейным голосом.
Мы пожали друг другу руки. Затем Сорель одарил меня кислой улыбкой и добавил:
— Надеюсь, ваше состояние улучшилось после того неприятного инцидента в аэропорту. Вы обязательно расскажете мне за чашечкой кофе об этом приключении со стюардессой! — и он подмигнул мне.
«Каков, однако», — подумал я. Он не был типичным швейцарским лягушатником, это точно. Он, конечно же, был типичным европейским отбросом и все же казался таким… учтивым, что просто не верилось, что он швейцарец. Смуглый, с темно-каштановыми волосами, зачесанными назад и гладко прилизанными, как у настоящего коренного уолл-стритовца. Лицо вытянутое, тонкое, как и все его черты, но общий вид довольно приятный. На нем был безукоризненно сшитый и превосходно сидевший костюм из камвольной ткани в белесо-серую полоску, белая рубашка с французскими манжетами и голубой шелковый галстук, на вид очень дорогой. Одежда сидела на его фигуре складно, с той элегантной небрежностью, какая присуща только европейцам.
Из короткой беседы в коридоре я узнал, что Жан-Жак действительно не швейцарец, а француз, временно переведенный в Женеву из филиала французского банка. Это было разумно. Затем он вызвал во мне целую бурю эмоций, признавшись, что его смущает присутствие на встрече Гэри Камински, но, поскольку Гэри свел нас, его присутствия было не избежать. Сорель предложил обсудить все лишь в общих чертах, а затем встретиться и переговорить с глазу на глаз либо сегодня же вечером, либо на следующий день. Я в ответ признался, что планировал закончить встречу на негативной ноте по той же самой причине. Сорель поджал губы и одобрительно кивнул, словно хотел сказать: «Неплохо!» А я, даже не глядя на Дэнни, знал, что на него это произвело впечатление.
Жан-Жак проводил нас в зал заседаний, более всего походивший на мужской курительный клуб. За длинным стеклянным столом сидели шестеро швейцарских лягушатников — все в консервативных деловых костюмах. И каждый либо держал в руке сигарету, либо сигарета дымились перед ним в пепельнице. Дым в зале стоял — хоть топор вешай.
Был там и Камински. Он сидел среди лягушатников в своем ужасном парике, распластавшемся на его черепке, словно дохлая псина. Его полное круглое лицо расплывалось в самодовольной улыбке, и мне очень захотелось хорошенько дать ему по роже. Я даже подумал, не попросить ли его покинуть переговорную, но потом решил этого не делать. Лучше пускай он собственными ушами услышит, что я решил отказаться от этого дела в Швейцарии.
После нескольких минут разговора я сказал:
— Меня очень интересуют ваши законы об охране банковской тайны. Я слышал много противоречивых отзывов от юристов в Соединенных Штатах. При каких, например, обстоятельствах вы смогли бы начать сотрудничать с американскими властями?
Тут встрял Камински:
— Это вообще-то лучший способ вести дела в…
Я перебил его на полуслове:
— Гэри, если бы меня волновало твое мнение, то я, блин… — тут я несколько осекся, сообразив, что швейцарские роботы едва ли оценят мою манеру общения, обычную для моих сотрудников, и продолжил с подчеркнутой почтительностью: — Прошу прощения, я бы справился у тебя об этом еще в Нью-Йорке, Гэри.
Лягушатники заулыбались и закивали головами. Я отчетливо прочитал их невысказанное послание: «Да, Камински и вправду дурак, а не только им кажется». Но теперь мой мозг лихорадочно заработал. Камински явно рассчитывал получить комиссионные посредника, если я соглашусь вести дело с этим банком. Иначе с чего бы ему так беспокоиться по поводу моих расспросов? И зачем он старается смягчить их? Раньше я думал, что Камински — просто один из тех зануд, которым нравится демонстрировать, насколько хорошо они осведомлены во всяких ничтожных вопросах. Уолл-стрит просто кишела людьми подобного сорта. Их звали «дилетантами». Но теперь я был убежден, что у Каминского есть финансовый мотив. Если я открою счет в этом банке, он получит вознаграждение. Так вот где собака зарыта!
Словно прочитав мои мысли, Жан-Жак сказал:
— Мистер Камински всегда торопится высказать свое мнение по таким вопросам, как этот. Я нахожу это довольно странным, учитывая то, что он не может ничего ни выиграть, ни потерять от вашего решения. Ему уже выплачено скромное вознаграждение за то, что он свел вас с нами. Ни ваше согласие, ни отказ вести дела с нашим банком никак не повлияют на состояние бумажника мистера Каминского.
Я понимающе кивнул. Мне показалось любопытным, что Сорель не прибегает в своей речи к сослагательному наклонению. Он свободно владел английским языком, включая идиомы и прочие фразеологизмы.
Сорель продолжил:
— Возвращаясь к вашему вопросу, должен вам сказать, что швейцарские власти могут пойти на сотрудничество с американскими властями в одном-единственном случае — если инкриминируемое преступление считается преступлением также и в Швейцарии. Например, в Швейцарии нет закона, карающего за уклонение от уплаты налогов. И если мы получим от американских властей запрос по делу такого рода, мы не пойдем на сотрудничество с ними.
