Константин Телегин - Войны несчитанные вёрсты

Поистине невозможно было без волнения, чувства гордости за нашу боевую молодежь, за ее горячий патриотизм, верность Родине читать этот ставший впоследствии широко известным документ.

Приведенный выше текст протокола с достаточной полнотой освещает характер деятельности комсомольских организаций на передовой. В дни решающих сражений с врагом комсомол выступал как надежный помощник командиров, политработников, партийных организаций в воспитании стойкости и мужества у личного состава сражавшихся подразделений. Это по инициативе комсомольцев среди защитников Сталинграда было широко распространено своеобразное напоминание-лозунг, принесенное под Сталинград прибывшими сюда защитниками Севастополя: "Героем упадешь - тебя поднимут и имя твое прославят в веках, к могиле твоей не зарастет народная тропа. Трусом упадешь - имя твое будет проклято навеки и могила твоя зарастет чертополохом!"

Объединенные усилия политработников, командиров, партийного и комсомольского актива по воспитанию в бойцах стойкости и мужества рождали массовый героизм, привлекали массы бойцов в партию, в которой защитники Родины видели средоточие чести и достоинства советского народа, выступившего на защиту своего социалистического Отечества.

В ходе беседы И. В. Васильев показал записку, переданную в политотдел армии вместе с политдонесением: "Вступая в бой, заверяю командование, что буду драться храбро, умело, с достоинством, не щадя своей крови и жизни. С приветом, друзья-коммунисты! Беспартийный М. Ф. Ополченцев".

Глубокое впечатление произвел на меня рассказ К. А. Гурова о героической, поистине подвижнической обороне своей позиции гарнизоном "дома сержанта Павлова", как к этому времени уже именовался опорный пункт обороны, против которого противник предпринял десятки безуспешных атак.

Именно там, на командном пункте 62-й армии, в самой непосредственной близости к передовой, слушая рассказы о том, что составляло содержание и смысл каждого дня, прожитого, а точнее было бы сказать, провоеванного на этой, приплюснутой к Волге полоске родной земли, я всем сердцем ощутил историческое значение коллективного подвига защитников Сталинграда.

Перед отъездом мы все снова собрались в блиндаже В. И. Чуйкова.

- Ну, хорошо! - словно подытоживая все, что говорилось до этого, несколько задумчиво произнес К. К. Рокоссовский. - Вот мы сейчас, как уговорились, ударим с запада, севера и юга по окруженной группировке. Начнем противника теснить на восток, в вашу сторону. Нет ли опасности, что, пользуясь прочным ледовым покрытием Волги, враг попытается вырваться на этот берег и ударить по нашим тылам?

В. И. Чуйков спокойно улыбнулся. Стали заметны глубокие морщины с въевшейся в них блиндажной серой пылью, улыбка, как это ни странно, только подчеркнула утомленное выражение мужественного лица.

- Ну что вы, товарищ командующий! - произнес он убежденно. - Если они не сумели смять нашу оборону осенью всеми своими силами и резервами, фанатичным стремлением овладеть Сталинградом, то теперь такая попытка - дело полностью безнадежное. Разве сегодня это войско? - спросил В. И. Чуйков, теперь уже с иронической улыбкой. - Нет! - ответил он на свой вопрос. - Это лагерь пока еще вооруженных военнопленных и ничего больше!

- Однако, все же вооруженных! - оценив одобрительной улыбкой жесткий оптимизм командарма, заметил К. К. Рокоссовский.

И уже серьезно, словно бы предупреждающим от излишней самоуверенности тоном добавил:

- И, судя по всему, вооруженных в достаточной мере.

- Ну что ж, - также посерьезнев, ответил В. И. Чуйков. - В такой войне, какую мы сейчас ведем, легких побед ожидать не приходится. Стояли здесь насмерть четыре с лишним месяца, понадобится - еще постоим. Только стоять уже не хочется. Врежем наконец фашистам так, чтобы они и детям своим заказали с нами воевать!

Когда мы вышли на свежий воздух, я заметил, что даже за сравнительно короткое время пребывания в блиндаже наши одежда, лица и руки покрылись слоем тонкой, рыжеватой на свету пыли. В. И. Чуйков тоже обратил внимание на этот налет:

- Что тут будешь делать, - досадливо поморщился он. - Сыплется проклятая пылища отовсюду, словно манна небесная.

Я же, глядя на этих пропыленных, смертельно уставших, но не дрогнувших перед суровейшими испытаниями людей, сохранивших заряд воли и энергии, способный сокрушить любые преграды на пути к разгрому врага, думал о том, что народ, породивший и взрастивший таких чудо-богатырей, непобедим, что поставленная перед фронтом задача будет с честью решена.

* * *

Обратный путь через Волгу начался столь же благополучно. Уже по дороге домой мы, снова разместившись в машине командующего, подводили итоги дня. И вдруг где-то в районе Дубовки совсем рядом с накатанной дорогой полыхнуло пламя, возник чернодымовой шар, а машину упругой взрывной волной резко бросило в сторону. Вслед за этим взрывом с секундными интервалами громыхнули еще два, но уже значительно дальше от нас.

К. К. Рокоссовский несколько озадаченно взглянул в небольшое заиндевелое правое окошко, затем приоткрыл дверцу самодельного фанерного кузовка, каким фронтовые умельцы оборудовали командирские "виллисы", посмотрел на небо и насмешливо покрутил головой:

- Он еще и бомбить вздумал!

- Знал бы, кто едет, да притом в одной машине, - осуждающе заметил Казаков, явно адресуя свое неодобрение командующему. - Едем-то без оглядки, как по улице Горького в мирное время.

К. К. Рокоссовский промолчал, словно не слышал реплики В. И. Казакова. Впрочем, меня такая реакция уже не удивила. Как я успел заметить во время нашей совместной поездки под Мариновку и по поведению Константина Константиновича сегодня, на переправе через Волгу, он не очень-то заботился о своей личной безопасности. Ему, несомненно, было присуще далекое от бравады, спокойное, что ли, отношение к самому факту существования на войне риска для его собственной жизни. В дальнейшем я еще не раз убеждался в том, что личная храбрость К. К. Рокоссовского, способность не кланяться ни пуле, ни снаряду абсолютно естественное свойство его характера, сплав редкостных качеств самодисциплины и самоорганизованности с полководческой зрелостью.

Мне лично эта черта характера командующего безоговорочно импонировала, поскольку всегда нравились люди смелые, способные в любой обстановке подчинить свои эмоции железной воле и, не в последнюю очередь, профессиональной воинской гордости. Хотя, с другой стороны, скажем, в последнем конкретном случае, речь шла о командующем фронтом, которому в считанные дни надлежало успеть подготовить войска к наступлению, наступление это осуществить и добиться победного результата. В сложившихся условиях успех операции в значительной мере зависел от сохранения жизни и здоровья командующего.