Роза Эпштейн - Книга Розы

В общем, в госпитале брата разрезали и вытащили из живота целый клубок ниток. Нитки промыли, завернули в пакет. И Скаткова велела Боре швырнуть этот клубок в морду тому, кто оперировал ему грыжу. Когда мы возвращались из госпиталя на такси, брат притих, весь сжался, а потом вдруг заявляет:

– Твоя Нина хулиганка. И как держат таких на должности главврача? Как можно советовать бросить нитки в лицо?!

В эту ночь Борька наконец спал как убитый. Об этом мне Марьянька сообщила по телефону в Волжский. Я ее тогда попросила:

– Скажи ему, что он шлемазл. Это по-еврейски «невезучий».

– Он и сам это знает, – ответила Марьянька. – Надо ж было, чтоб ты приехала на два дня и решила все его проблемы.

Борька был честняга из честняг. И порядочный до крайности. Он так и прожил до конца жизни один. Как-то я увидела в одном журнале адрес еврейской общины в Донецке и написала туда, попросила навещать брата. А потом Нина Мхеидзе нашла русскую семью, которая за ним очень хорошо ухаживала. Им он и оставил свою квартиру. Умер Борис в 84 года.

Заключение

Осталась только Роза

Сегодня из всех детей Соломона Эпштейна осталась только я. В моей жизни хватало всего: и горя, и радости, и любви, и ненависти. Я благодарна судьбе за то, что встретила на жизненном пути замечательного человека, отца моих детей Дмитрия Ивановича Лазутина. Я не жалею о том, что родила и вырастила троих детей, хотя достатка в семье никогда не было. Впрочем, иначе и быть не могло. Белла, помню, меня порой ругала:

– Какого черта ты нарожала троих?

На что я ей отвечала:

– Беллка, а из какого я семени? У кого в наших краях было меньше четырех детей? Мне б твой достаток, я бы еще пятерых родила.

И действительно, Донецкий край хоть и шахтерский, а нищий был в то время. В магазинах ничего не достать. Люди одевались бедно, питались плохо. Но жены шахтеров в большинстве своем не работали, и детей у всех было много. Батька мой всегда шутил:

– Чи у них гасло не хватае? Воны ж с шахты угля везут, скильки хочешь. Шо ж они клепают детей?

Это я как-то в командировку на линии ездила, еще когда в Харькове на железной дороге работала, поезд сопровождала. И по селектору на станцию передали: вы там Розу покормите, а то она голодная поехала.

Путейские казармы всегда по-над рельсами стояли. Нашла меня «путейская» на тормозной площадке:

– Ты Роза? Я там картошки отварила. Иди, пока горячая, погодую.

– А с чего ты меня будешь годувати? – спрашиваю.

– Дежурная велела.

Пришла я к ним в казарму. А у нее там шестеро детей и седьмым беременная. И страшная нищета. Спрашиваю:

– Куда ж ты клепаешь детей?

– Так гасло немае, а шо робить? Вот мы на печке и спим. Кожух постелим – а воны лезут и лезут.

Кроме своих детей довелось растить еще и племянника, сына Исая, и внучку. Трудно было, но ни о чем не жалею. Кому в то время жилось легко? Вот у золовки моей, сестры мужа Сони, вроде и достаток был в семье, а тоже жизнь не задалась.

Один сын трагически погиб, другой не удачно женился. Внук где-то в Америке, но связи с родственниками отца не поддерживает.

А вот по-настоящему жаль, что на мне и заканчивается фамилия Эпштейн. Есть, конечно, еще Елена Эпштейн, дочь Исая. Но и ей уже далеко за 50, то есть о кровных наследниках говорить не приходится. Что там фамилия – даже отчество в документах мои сестры поменяли. Галя стала Семеновной, а Груня – Самойловной. С этим связан даже такой казус. Когда внук Груни уехал в Израиль, а там для получения гражданства потребовалось подтверждение национальной принадлежности, оказалось, что даже бабушка Аграфена по документам белоруска. Меня же, так получилось с легкой руки начальника Лозовского отделения железной дороги, с 19 лет коллеги по работе звали уважительно по имени-отчеству – Розой Соломоновной. И национальности своей я никогда не скрывала, а даже гордилась принадлежностью к великому многострадальному и талантливому еврейскому народу. И еще всегда гордилась моей семьей – типичной советской семьей, члены которой свято верили в идеи и идеалы своего времени и служили им верой и правдой.

Фотографии

Отец – Соломон Борисович Эшптейн в последние годы жизни в городе Тайное

Мама – Софья Леонтьевна Эпштейн (урожденная Полякова) вскоре после замужества

На этом фото мне, Розалии Эпштейн, девять лет

Брат Исай и сестра Галя (Фекла) снялись на память в 1940 г.

Любимый брат Исай в 1944 г.

Мой брат Лев Соломонович Эпштейн (Леня) приехал в отпуск из Средней Азии, где сражался с басмачами

А это фото Леня сделал в августе 1944 г.

Лев Соломонович в звании майора с боевыми наградами

А так Леня выглядел в период дипломатической службы

Сестренка Раечка – студентка медицинского института

На обороте снимка надпись:

«Дорогим папе, Бэллочке. Фенечке, Юленьке фотоснимок, где я со своими фронтовыми друзьями.

Прошу хранить до моего приезда.

Целую крепко. Ваша Рая».

Фото сделано в Румынии незадолго до трагической гибели моей сестры (третья слева во втором ряду) – хирурга фронтового госпиталя Раисы Соломоновны Эпштейн

А здесь Раечка (посередине в первом ряду) со своими друзьями из конной разведки. Второй справа во втором ряду – ее фронтовой муж Герой Советского Союза Иван Зима

Здесь покоится прах моей дорогой сестренки Раечки.

Воинский мемориал в румынском городе Топлица (область Трансильвания)

Сестра Фекла – Галина Семеновна (по паспорту)

Здесь мне 19 лет. Такой я была, когда работала военным диспетчером на станции Лозовая и когда меня все уважительно звали по имени отчеству – Розой Соломоновной

Моя первая любовь Ледик.

Это фото я храню уже более семидесяти лет.

На обратной стороне надпись:

«Славной и милой, незаменимой в кругу дорогих друзей Розе, случайная встреча с которой останется в моей памяти как что-то светлое, радостное.

Буду надеяться, как и ты, Розик, что наша встреча не будет последней. До новой встречи, любимая девушка!