Юрий Сушко - Любимая женщина Альберта Эйнштейна

– Почему вы, Игорь Васильевич, ничего не требуете для максимального ускорения завершения работ?

– Так ведь мы все понимаем: страна в разрухе, столько людей погибло. Страна сидит на голодном пайке. Всего не хватает.

Сталин прервал его:

– Дитя не плачет – мать не разумеет, что ему нужно. Просите все, что нужно. Отказа не будет. Будем считать, что необходимо предоставить товарищу Курчатову и его группе неограниченные кредиты. Но будем его строго контролировать.

...Когда совещание закончилось и его участники стали покидать кабинет, Сталин остановил Берию:

– Лаврентий Павлович, останься.

Вот такие минуты Берия особенно любил. Доверительные беседы наедине, когда ни одна живая душа не смела даже позволить себе гадать, чьи именно судьбы в данный момент решаются в кабинете товарища Сталина. Первого секретаря ЦК партии союзной республики, какого-нибудь наркома, маршала или целого народа.

– Докладывай, Лаврентий, по своему «атомному бюро».

– Товарищ Сталин, в современных условиях, даже при всей секретности поисковой работы, разработки рудников, полностью скрыть нашу активность в этом направлении практически невозможно. Кроме того, есть у нас и враги, и дураки. Короче говоря, американцам уже известно об открытии нами урановых месторождений и продолжении разведки новых. Но они полагают, что на освоение рудников уйдет не менее десятилетия.

– За сколько справишься ты?

– За три года. Максимум – за три с половиной.

– Головой отвечаешь, Лаврентий.

– Я понимаю, товарищ Сталин.

– Знаешь, Лаврентий, есть такая истина: из двух дураков-генералов один обязательно выиграет сражение, и его назовут великим полководцем.

Берия кивнул, но промолчал, не зная, как верно реагировать: что это, шутка, намек или прямой упрек? А Сталин между тем, прохаживаясь за его спиной, задал и вовсе неожиданный вопрос:

– А информация из Америки у тебя от кого, от того самого Зарубина?

Лаврентий Павлович чертыхнулся про себя: «Вот же память!»

– Никак нет, товарищ Сталин. Зарубина нам пришлось отозвать из Америки еще в 1944-м. Там сейчас новый резидент. Если позволите, я напомню эту неприятную историю. Один идиот из вашингтонской резидентуры написал на Ваше имя письмо. Информировал, что, по его данным, Зарубин сотрудничает с американскими спецслужбами. Пришлось полгода проверять. Ничего не подтвердилось, Зарубин оказался чист, как младенец. Проверили заодно и Миронова, который писал то письмо. Было проведено следствие. Выяснилось, что в Штатах Миронов постоянно следил за встречами резидента Зарубина с его агентами и осведомителями, считая их сотрудниками ЦРУ. За клевету Миронова отдали под суд. Но, по заключению судебно-медицинской экспертизы, оказалось, что он страдает типичной шизофренией. А Василий Михайлович Зарубин сегодня работает в центральном аппарате заместителем начальника внешней разведки.

– Справляется?

– Так точно.

– Хорошо. Кстати, а как поживает наш друг Альберт Эйнштейн?

– Да как, стареет. Чудит. Но с женой Коненкова по-прежнему поддерживает переписку. Мы контролируем. Ничего особенного. Сопли-вопли, слюнявые поцелуйчики. В общем, пестики-тычинки...

– Ну что ж, будем завидовать этому престарелому скрипачу... Романтик, твою мать...

В своих предположениях относительно десятка лет для реализации русского атомного проекта американские аналитики действительно просчитались. Они не могли даже представить, что для ускорения работ наши геологи будут работать без защитных костюмов, сковывающих движения, а добыча урановой руды на Колыме, в Казахстане, Средней Азии будет производиться зэками ГУЛАГа без применения специальных механизмов. Так было проще и вернее. Что там дозы какой-то радиации, кто ее видел?.. Официально они добывали «спецруду», в документах вместо слова «уран» значилось «свинец». Согласно приказу НКВД от 6 января 1945 года предписывалось: «Обеспечить выделение рабсилы в полном соответствии с заявками, направляя контингент, исключительно годный к тяжелому физическому труду».

Подчинив Спецкомитету, то бишь себе, главные управления лагерей промышленного строительства и горно-металлургических предприятий, а также военно-строительные части МВД, Берия мобилизовал около 700 тысяч человек. В «Манхэттенском проекте» участвовало примерно 125 тысяч ученых, специалистов и рабочих.

ПРИНСТОН, весна 1946

Вспоминая свою любимейшую Маргариту, Эйнштейн в последнее время частенько засиживался на своем полукруглом диване, укрытый пледом-альмариком, с трубкой во рту, а по ночам делал заметки прекрасным карандашом, подаренным Маргаритой. И никаких женщин, кроме разве что Элен Дюкас, заверял он свою далекую московскую возлюбленную.

Хотя тут, скажем прямо, чуть-чуть лукавил. После отъезда Маргариты постоянной гостьей дома в Принстоне стала восхитительная Джоанна Фантова, которой было совершенно наплевать на то, что Альберт был старше ее на 22 года и что его некогда пышные волосы стремительно выпадали, и что все реже и реже он был способен ласкать ее. Просто женщины любят умных мужчин, а уж гениальных – тем более...

Джоанна вместе с многоопытной Элен Дюкас мужественно держали оборону, ни на фут не подпуская к своему усталому, любимому мужчине назойливых посетителей: «Профессор нездоров...», «Профессор занят...», «Профессор проводит эксперименты...», У профессора коллеги...»

Он сам знал, с кем ему хочется общаться, а с кем нет.

Джоанна это вскоре поняла и исчезла сама, когда прочла еще не отправленное в Москву письмо Эйнштейна:

«Любимейшая Маргарита!

Я долго размышлял над тем, как я смогу решить эту проблему: ты не получаешь моих писем, я не получаю твои или мы оба ничего не получаем. Но, несмотря на то, что люди говорят о моем остром научном уме, я совершенно не в состоянии решить эту задачу. Это письмо я пишу на тот случай, если моя гипотеза найдет подтверждение. В настоящее время я читаю научный труд о магии и предрассудках всех народов во все времена. Эта книга убедила меня в том, что на месте черта сидит кто-то, кто позволяет исчезать твоим и моим письмам. Это, возможно, дойдет. Надеюсь, что ты нашла все в нормальном состоянии на твоей любимой огрубевшей старой родине. У нас все по-старому, если никто не болеет (меня вновь довольно сильно мучил желчный пузырь, но сейчас снова все в порядке). Жизнь спокойно идет дальше, и я добиваюсь в своей работе больших успехов.

Госпожа Лоу, которую ты в Принстоне считала единственным образцом женщины, нанесла нам прощальный визит. Она с мужем уезжает в Англию. Другие существа женского пола вокруг меня не появляются, о чем я не очень жалею.

Благодаря моим выпадам в адрес немыслимой политики количество корреспонденции в мой адрес резко увеличилось. Эта политика пачкает чистых, а запачканных делает опасными...